Не зря думный дьяк Кузьма Петрович, брат родной, бывая в гостях, а потом, прощаясь неспешно, вдруг проницательно взглядывает в глаза любимой сестры и говорит, сжав горячую руку: «Лучше, сестра, заново вступить в брак, нежели разжигаться».
Она вспыхивала.
Несчастная судьба.
И мужа нет, и свободы нет.
Но ждала, ждала, не жалуясь и терпя, мужа, неукротимого маиора Саплина. Стыдилась всего, что могло отбросить тень на ее скромное ожидание. Наверное, потому и сейчас, строжась, подняла синенькие глаза:
– Вот так, Ванюша, голубчик. Вчера вновь тебя привезли на телеге. Ты был будто куль с мукой. И мешок при тебе. А в мешке бумаги шуршат. Казенные, небось, Ванюша, а? Как не потерял?
И укорила негромко:
– Ну, можно ль так поступать?
Сказала про мешок (бумаги шуршат), и Иван сразу все вспомнил.
Глава II. Чужой мешок
1
«Тогда царевич шалил… Тогда на поклон ходили к царевичу…»
«Молчи, дурак! Где тот царевич? Много выходили?..»
Окна австерии дрогнули от пушечного залпа. На мгновение утих пьяный говор, шумно сорвалось с окрестных крыш черное воронье. Как бы тень упала на землю, так грянул на Троицкой многократный виват.
Иван тоже поднял голову, прислушиваясь.
Чего только не случилось за последнее время.
«Здравствуйте и благодарите Бога, православные, что столь долговременную войну, которая продолжалась двадцать один год, всесильный Бог прекратил и даровал нам со Швециею счастливый и вечный мир!» – так сказал государь. Во всеуслышание.
Усмехаясь про себя, радуясь переменам в жизни, Иван незаметно присматривался, прислушивался к ярыгам, рассевшимся по углам, к матросам, толкающимся у стойки, к казакам, занявшим вторую половину стола. Кафтаны на казаках выглядели поношенными, но так ведь только говорят, что встречают по одежке. Если правильно, то в кабаках-то встречают не по одежке, а по денежке. Есть денежка, никто тебя не упрекнет в том, что на плечах у тебя кафтан, видавший виды. Имея денежки в любом виде можно сойти с лестницы, никто не укорит. А без денежки и в хорошем кафтане можно получить по зубам. Радовался про себя, потягивал горькое винцо.
На площади Иван уже был, среди народа толкался, военные суда на Неве видел.
Честно говоря, на площади Ивану не понравилось. Там кричали виват, там гремели литавры, били барабаны. Там с ужасной силой грохотали пушки с Петропавловской крепости, с военных судов и с Адмиралтейства. Там ждали фейерверка.
А вот в австерии уютно. Не зазорно русскому человеку выпить горького винца в такой день. Беременные бочки с вином и с пивом тяжело и надежно утверждены на специальном возвышенном месте, они, большие бочки, не шумят, не толкаются, как людишки на площади. И разговоры в австерии много интереснее и богаче, чем на площади. Мир-то миром, а вот что теперь будет, когда наступил долгожданный мир? Одни утешают, что к санкт-петербурхским окладам, в сравнении с московскими, теперь