дальше?
Придёт элегия зимы?
Друзья, друзья…. Неужто время?
Настало время рассчитаться
За все ошибки и долги?
Увы, как это не прискорбно,
Увы, как это не печально,
Но смерти, право, не боюсь.
Пусть не боюсь, но, честно, рано —
В тартарары идти не время,
Ещё побуду на земле.
Я верю в женщину, подругу,
Я верю в искренность, душевность
И в силу искренней любви.
Когда я был ещё в Лицее
(Лицей казался мне казармой
И находил монастырём,
Лишённым женского кокетства,
А также – роскоши и неги,
И большинства житейских благ;
Моя же тесная обитель
На годы долгие учёбы
Была не кельей, а мурьёй),
То написал письмо с надеждой,
В любви пристрастно объяснился,
В своих стихах, Карамзиной.
Жене историка признался,
Что без неё не сплю ночами,
Грущу и плачу наяву.
Как то, не знаю, получилось?
Наверно, кровь сыграла шутку,
Коль преждевременно созрел,
А после тягостно томился
От многочисленных романов,
Стремясь любимую найти?
Екатерина же прекрасна —
Она бела и холодна,
Как будто сделана из камня,
Из целой мраморной основы,
И нет в ней лишнего куска.
И если б вдруг язычник Фидий
Решил создать ещё Мадонну,
То сам бы взял за образец
Карамзину Екатерину
(Я сохранил на сердце чувство,
Коль извинился перед ней
До тихой свадьбы с Гончаровой,
На издыхании простился
С Карамзиной же навсегда).
Тогда же было всё прекрасно:
Она смеялась, я – терзался,
Хоть было мне шестнадцать лет,
Ей было тридцать шесть, не больше…
И вот я ехал полусонный,
И мысли вялые вращались,
Никита бросил: «На привал
Уже пора остановиться,
Да подкрепиться, что найдётся,
И справить должную нужду…»
Ну, что ж, привал?! Пусть так и будет,
И вот мы вышли из коляски,
Втроём собрали скромный стол
И сели радостно за яства
Поэт, и дядька, и возничий
И затянули разговор…
«И снова к женщинам вернулся …»
И снова к женщинам вернулся —
Так мысли к разуму слетелись
И загалдели, кто о чём,
Что Катерина тоже старше,
И род Раевских был обширен,
А я средь них – совсем один.
Она серьёзна не по-женски,
Как