песнопений. Выходит, жрецы ушли совсем недалеко. Перед тем как лунный свет померк окончательно, туннель привел его в просторную комнату, не слишком, впрочем, большую, но с высоким сводчатым потолком, инкрустация которого испускала слабый фосфоресцирующий свет. Конан знал, что в этой части света подобные явления – в порядке вещей. Освещение получилось призрачным и жутковатым, но он разглядел каменное изваяние в образе животного, сидящее на гробнице, и черные провалы шести или семи туннелей, выходящих из комнаты. В самом широком из них – расположенном сразу за неведомой тварью, которая сидела мордой к выходу, – он заметил дрожащие отблески факелов, тогда как фосфоресцирующее свечение оставалось ровным, и услышал, что речитатив стал громче.
Он бесстрашно шагнул в туннель и вскоре уже осторожно заглядывал в пещеру, размерами превосходящую ту, которую он только что покинул. Здесь фосфора на потолке не было, зато свет факелов освещал большой алтарь, на котором бесстыдно восседала омерзительная тварь, отдаленно похожая на жабу. Перед этим отвратительным божеством стоял на коленях сам Горулга с десятком своих аколитов, отвешивая земные поклоны и напевая что-то непонятное. Конан понял, почему они ушли так недалеко. Было совершенно очевидно, что вступление в тайное хранилище Зубов Гвалура представляло собой сложный и неспешный ритуал.
Он уже начал терять терпение, когда монотонный речитатив наконец смолк, жрецы поднялись с колен и вошли в туннель, открывающийся за спиной идола. Покачиваясь, факелы втянулись в черную, как ночь, сводчатую комнату, и Конан поспешил за ними. Особой опасности быть обнаруженным не было. Он скользил в тени, как истинное порождение ночи, а чернокожие жрецы были полностью поглощены своим церемониальным маскарадом. Похоже, они даже не заметили отсутствия Гварунги. Прошествовав в огромную пещеру, вдоль стен которой своеобразными галереями тянулись уступы, они вновь предались молитвенному песнопению перед очередным алтарем, на котором восседала тварь – еще более отвратительная тварь, чем прежде.
Конан притаился в черном зеве туннеля, оглядывая стены, отражающие мрачный свет факелов. Он заметил резную лестницу, ведущую наверх с одного уступа на другой; свод пещеры полностью терялся в темноте.
Он судорожно вздрогнул, когда песнопения резко оборвались, и коленопреклоненные чернокожие вскинули головы. Они замерли в этом положении, запрокинув лица кверху, а на высоком своде вдруг вспыхнуло призрачное голубоватое сияние, поначалу ослепительно яркое, а потом ставшее болезненно-пульсирующим. Сияние осветило галерею, и верховный жрец пронзительно вскрикнул, а аколиты послушно подхватили его возглас. Очередная вспышка высветила стройную белую фигуру в атласном одеянии и золотых украшениях, инкрустированных самоцветами. Тут свечение стало прерывистым, сменившись короткими вспышками, в которых нельзя было разглядеть вообще ничего, а белая фигурка превратилась в размытый силуэт цвета слоновой кости.
– Елайя! –