смущала только аккуратная эспаньолка. Когда же он, закрыв дверь, двинулся прямо ко мне, внутри все ухнуло вниз. Ко мне приближался Кирилл Мельников. Кира, Кирюша… Моя первая и самая сильная, даже единственная любовь в жизни.
– Ну, здравствуй, Варенька, – произнес он бархатным голосом, и я почувствовала, как закружилась голова и стало ватным все тело.
Он вернулся…
Ощущение странной опасности вдруг охватило меня, я почему-то четко поняла, что с этого момента, вот с этой самой закрытой двери моего кабинета, все пойдет иначе. Мало того – непременно что-то произойдет. Что-то такое, в чем мне придется принимать самое активное участие.
Я постаралась взять себя в руки, придать лицу высокомерное и отстраненное выражение, и это, судя по всему, мне удалось, потому что Мельников остановился и спросил удивленно:
– Ты… не узнаешь меня?
– Узнаю, – как можно равнодушнее откликнулась я, – но даже это не дает вам права, господин Мельников, являться в мой кабинет без предварительно назначенной встречи.
– Варя, Варя, ну к чему официоз? – снова улыбаясь, спросил он и по-хозяйски отодвинул стул, уселся, закинув ногу на ногу. – Я к тебе по старой памяти, а ты…
– Хорошая у вас память, жаль, короткая, – бросила я, стараясь не отводить взгляда. Это давалось мне с трудом – ну почему, почему с годами он не стал ни на йоту некрасивее? Почему не обрюзг, не растолстел, не покрылся морщинами? Почему не обзавелся плешью или пивным животом? Почему он по-прежнему так красив, уверен в себе и нагл от этого? Что он делает в моем кабинете, зачем вернулся в мою жизнь?!
– Я понимаю, Варенька, что очень виноват перед тобой. – Господи, зачем он говорит? Я не могу слышать его бархатного голоса, обволакивающего меня с ног до головы.
– Кирилл Андреевич, я бы очень просила вас не нарушать дистанцию. Я вам не Варенька, мы не на лавке в парке Горького.
Как же я не хотела, чтобы он заметил, каких трудов мне стоит держаться так холодно! Мне настолько тяжело, что я кажусь сама себе грузчиком, в одиночестве разгрузившим фуру цемента. Я не видела его много лет, я считала, что больше никогда не увижу, я уничтожила свою память – и вместе с ней уничтожила сердце, чтобы оно никому не досталось. Я больше никогда и никому не поверю. Я не люблю даже собственного мужа – и только Мельников виноват в этом. А он смеет являться как ни в чем не бывало, улыбается, благоухает отличным парфюмом и выглядит как кинозвезда.
Мои слова, насколько я видела, задели Мельникова. Он выпрямился, принял строгую позу, сложил перед собой на столе руки и официально произнес:
– Хорошо, Варвара Валерьевна, как скажете. Я к вам по официальному поводу. Вы изволили переманить у меня клиента.
– Напомните, какого именно, и, я уверена, мы разрешим это недоразумение.
Кирилл вдруг встал и подошел вплотную ко мне, дернул кресло за подлокотники, и оно послушно выкатилось из-за стола. Нависнув надо мной, как огромный шкаф, Мельников зашипел мне в лицо:
– Ты