немца одолеть – никакой возможности: станция хоть и маленькая, но с полтыщи окопавшихся фрицев вместить умудрилась. А за станцией – рукой подать до фронта.
А нас после всех передряг осталось двести восемнадцать человек… Конечно, тоже немало, но мы – потрепанные, изможденные, и – в трясине. А жирный немец – в тепле, на харчах и полностью боеготов. Он к нам и не совался, потому как знал, что не сегодня-завтра прилетят вертолеты и раздадут нам «подарки». А их пехоте только и останется, что подобрать оглушенных, да добить недобитых. Или наоборот.
Понимали это и мы. А между тем, темнело. Причем, как на небе, так и у нас на сердце. Мы знали, что это наша последняя ночь. Кто молился, кто строчил письмо, кто просто плакал. А кого-то прорывало на воспоминания.
Прорвало на них и нашего пулеметчика. Стаценко его фамилия. Вот.
Он рассказал, что в детстве его отец поведал ему, как погиб его дед. В такую же ночь. Причем, на этом же самом болоте. Они также были зажаты немцами, только в том далеком 42-ом немцы не отсиживались, а обильно молотили по болоту минами. К полуночи только угомонились. И вот тогда, скорее всего в отчаянии, их политрук, который исполнял обязанности командира роты (а их и оставалось-то всего числом – рота) поднял солдат в атаку. Как-то убедил их, и поднял. И они пошли. И прорвались. Только дед в той атаке погиб – об этом семье рассказал его сослуживец. А еще он рассказал семье, почему они смогли победить. Нет, не ярое сердце коммуниста подвигло их к этому, и не осознание того, что шли они за правое дело, нет. Они просто шли умирать, и каждый знал об этом.
Без всяких патриотических и идеологических вывертов.
Они шли умирать, но желали сделать это, как настоящие воины. А получилось, что победили. И не просто победили, а обратили превосходившего их числом противника в паническое бегство. Как позже выяснилось, им на руку сыграл тот самый туман.
Немцы, конечно же, не были дураками, и вполне осознавали возможную попытку прорыва красноармейцев, которые воспользуются туманом как прикрытием. Поэтому их аванпост был выставлен прямо возле топи, чтоб услышать плеск бредущих тел. Но дело в том, что плеска они не услышали. Ни одного. Воины с винтовками выросли прямо перед оторопевшими фрицами и практически бесшумно перебили немногочисленный отряд. Отряд, задачей которого было дать тревогу и откатиться назад, на укрепленные позиции попросту не успел этого сделать. А у наших, так как патронов было в обрез, как-то сами собою заработали штыки в руках. Но все-таки совсем бесшумно не получилось, и основная часть немчуры, не получив ответа на свои тревожные оклики, активно зашевелилась на своих позициях.
Вся соль приключилась в самом тумане: как только наши беззвучно бросились в свою последнюю, безнадежную, атаку – на карабины, автоматы, пулеметы – сзади, на месте перебитого аванпоста что-то бухнуло, и тьму озарил шар огня. То ли граната какого-то фрица запоздало взорвалась в мертвой руке, то ли еще что, но от взрыва загорелся сигнальный огонь, который должен был освещать для немцев