когда старец Вяйнямёйнен жил на этой земле и пел здесь свои руны. Запахи в избушке вкусные стоят: травкой лечебной пахнет, да грибами сушеными, а ежели печку натопить, то и запах багульника болотного можно уловить. Пьянит запах багульника, голова тяжелая становится, смыкаются веки и засыпают путники крепким сном.
Как гости уснут, объявится в избушке хозяюшка – старая мышь Ловхи. Помнит Ловхи ещё те времена, когда жила она в доме матушки Ихуолы. В труде ей помогала, в горе слёзы вытирала, а в праздник мастерицей плясать была. А уж рукодельница какая! Нити тончайшие плела, узоры затейливые вышивала. Бывало, сядет матушка Ихуола одежду шить, да и отдаст отрезы полотна Ловхи. А та не растеряется! Такой сарафан себе справит, что любая девица позавидует. С тех пор много лет прошло, много зим пролетело и пошло в народе поверье: если хозяйка избушки вышла к гостям – жди перемен в жизни. А уж хороших или плохих перемен, про то только Ловхи известно.
В ожидании уставших путников печь натопит, стол соберёт, да и спрячется в свой кут. Возьмет вышивание, сидит тихо и сказки слушает, что гости рассказывают. Как заснут они, соберёт Ловхи сказки и в перину сложит. Много сказок собрано в перине той, много историй живёт в старой избушке. Слушай и засыпай.
Ленивые сыновья
Жил на земле Похьёлы Урхо с женой Хилмой. Трудолюбивые были, работали много, на трудности не роптали. Трудами своими дом большой справили, баньку поставили, поле возделали, ячмень да рожь сеяли. Урхо лодку добротную смастерил, чтобы в море за рыбой ходить. И жена ему в помощь: лён пряла, ткани ткала, за скотиной ходила. Много было у Хилмы забот, ведь муж в море надолго уходил, а хозяйство не малое нажили.
Когда весть пришла, что детки у них родятся – обрадовались Урхо с Хилмой: пока маленькими будут – радость родителям, а вырастут – помощь будет. Так в надеждах и жили. Когда время пришло, родились у них мальчишки-близняшки. Уж так похожи были меж собой, что Урхо поначалу думал, что болезнь у него глазная приключилась. Посмотрит на ребятишек, и будто в глазах двоится. Потому и имена им похожие дали: Ойво и Тойво.
Родители в сыновьях души не чаяли. Хилма калитки напечёт – мальчишкам порумянее, да побольше положит. Ночи напролёт полотно тонкое ткёт на рубашки мальчишкам, да вышивает на них узоры обережные, чтобы у детишек жизнь хорошая была. Урхо санки мастерил, да сиденьица беличьим мехом подобил, чтобы сыновьям мягче, да теплее зимой на санках с горы кататься.
В трудах и заботах время быстро летит. Сыновья бойко подрастали, красавцами первыми стали. А уж артисты какие! Ойво песни поёт, Тойво на кантеле играет. Заслушаешься, закачаешься от их песен!
«Пора сыновей к хозяйству приобщать, чтобы труды свои разделить меж ними», – подумал Урхо и однажды утром позвал сыновей.
– Ойво! Тойво! Собирайтесь – в море пойдём! Рыбы наловим, мать калакейтто сварит.
Вышли сыновья с отцом на берег моря. Ветер морской солёный до косточек продувает, волна брызгами ледяными лицо обжигает. Поёжился Ойво и говорит:
– Отец! Не могу я в холодное море идти, ветром ледяным дышать, голос свой звонкий портить. Заберёт море мой голос, как петь я буду?
Ничего не ответил Урхо. Промолчал.
– Тойво, сынок! Помоги мне лодку в море столкнуть.
Посмотрел Тойво на лодку отцовскую, потом на руки свои и говорит:
– Отец, не могу я лодку своими руками толкать. Пальцы мои болеть начнут, как играть тогда буду?
Ничего не ответил Урхо, промолчал. Толкнул свою лодку, взял весло, невод и ушел в море один.
Вернулись сыновья домой, а мать их спрашивает:
– Почему с отцом в море не ушли? Почему вернулись?
– Не для моря ты нас растила, матушка! – отвечают сыновья.
Ничего не ответила Хилма, только вздохнула и пошла хлопотать по хозяйству.
Возвращается Урхо из моря. Мать просит сыновей:
– Ойво! Тойво! Берите коробы и бегите отца встречать! Помогите ему улов, да невод тяжелый домой принести!
Подхватили сыновья короба из бересты плетёные и побежали на берег моря. Отец лодку на берег вытащил, рыбу и невод тяжелый в коробы сложил, просит сыновей:
– Берите короба, да к дому несите!
Взялись сыновья за короба. А они тяжелые, рыбы в них много, да и невод, морской водой напитанный, не легче.
–– Не можем мы, отец, короба эти нести. Руки наши болеть будут, спина сгорбится, стать свою потеряем!
Ничего не ответил Урхо, промолчал. Сам взял короба тяжелые и к дому принёс.
Мать, завидев это, спрашивает сыновей:
– Что ж вы тяжелые короба не принесли?
– Не для тяжестей ты нас растила, матушка! – отвечают сыновья.
– Ну, раз тяжести носить не можете пойдите невод расправьте, да сушиться развесьте.
Взялись братья за невод, да только запутали его, а кое-где и порвали. Увидела Хилма, что сыновья невод испортили, призадумалась сильно.
Поздно вечером, когда Ойво и Тойво уснули крепким сном, Урхо