приезд в Киев неожиданно сказался на литературной судьбе Гумилева. 30 ноября он пишет Брюсову, что “стал сотрудником” журнала “В мире искусств” – кроме процитированной выше статьи о Фармаковском там появляется стихотворение “Я долго шел по коридорам…”.
Все прочее осталось по-прежнему. Явка на призывной участок также ничего не изменила в жизни Гумилева.
Система воинской повинности, установившаяся в России согласно закону 1874 года и позднее несколько видоизменявшаяся, заключалась в следующем.
Мужчина призывного возраста, не имеющий освобождения или отсрочки, являлся на призывной участок и тянул жребий. Большинство зачислялось в запас, точнее, в “ополчение” первого и второго разряда. Их призывали лишь в случае войны. Но некоторым не везло – они вытягивали жребии определенных номеров, означавших, что они подлежат призыву. Лишь после этого они проходили медицинскую комиссию. Если их признавали годными к службе (а требования к здоровью были довольно жесткие: Александр Бенуа, скажем, был освобожден от службы по “общему рахитизму”), они отправлялись в войска. Люди со средним и высшим образованием служили в пехоте три года, в других родах войск – четыре, на флоте – пять. У них была, однако, альтернативная возможность: они могли отказаться от жребия и отправиться в армию добровольно. В этом случае они считались не солдатами, а “вольноопределяющимися”, служили всего один год и пользовались (если не по уставу, то на практике) разнообразными льготами. Необременительная служба “вольнопера” в мирное время описана в “Полутораглазом стрельце” – воспоминаниях Бенедикта Лившица.
Гумилев, однако, этой возможностью не воспользовался. Он предпочел тянуть жребий и, как гласит справка, “явился к исполнению воинской повинности при призыве 1907 года, по вынутому жребию № 65 подлежал призыву; но при освидетельствовании признан совсем неспособным к службе, освобожден навсегда от службы”. Вполне возможно, что жребий Гумилев тянул все-таки в мае, а вот медицинское освидетельствование было назначено на октябрь. (Такова версия Т. М. Вахитовой.)
Причиной освобождения было косоглазие. Позднее Гумилеву придется побиться за то, чтобы определение о негодности к службе было отменено. Но пока оно его устраивало. Здоровьем он и впрямь не блистал – в трех или четырех письмах Брюсову он между делом упоминает о перенесенных болезнях.
Неизвестно, занимал ли он средства на поездку у ростовщика, но именно в ноябре-декабре 1907 года он начинает испытывать нужду в деньгах. Лукницкий говорит, что в Париже у Гумилева “бывали голодные периоды, когда он по нескольку дней питался одними каштанами”. Трудное материальное положение ощущается и в его письмах к Брюсову. Если раньше Гумилев просил пересылать ему в Париж лишь гонорары свыше 20 рублей, то теперь не брезгует и меньшими суммами – и пытается найти газетную работу. Отчасти ему это удается: с начала 1908 года его рецензии регулярно появляются в “Речи”.
5
Впрочем, у этих денежных сложностей есть очевидное объяснение: в январе