особую мелодию, проникая глубоко в сердце, почти в унисон с его бешеным ритмом. Сумерки наполняли комнату и скрывали румянец на щеках Ланы. Глеб чувствовал его, лишь касаясь пальцами ее горячих скул.
Под маечкой Ланы тоже было горячо. Руки дрожали от переживаний, которые так сложно было держать в себе, пока он рисовал ладонями узоры на ее спине. Казалось, дрожь его пальцев проникала под кожу Ланы и, вибрируя, растекалась по ее нервам, вызывая ответное волнение. Невыносимо…
Больше Глеб не слышал шума дождя, не видел всполохов молний. Теперь все его органы чувств были настроены на то, чтобы украсть ее стон и еще один, и еще. Пальцами, губами, языком по коже – настойчивее, жарче…
Глеб знал, что запомнит этот день на всю жизнь. Только не думал, что произойдет это вовсе не из-за Ланы. Хотите чаю?
– Что? – Граф вскидывает голову.
– Чай, – я хлопаю ресницами, но стараюсь не переигрывать. – Чтобы согреться – как моя героиня. Из-за дождей в доме немного… зябко, – обнимаю себя за плечи.
– Да, зябко. Давайте.
Ухожу на кухню и, пока закипает чайник, стою, прислонясь к столу, стараюсь прийти в себя.
Кухня Графа словно пещера, высеченная в скале из черного мрамора. Убирать все эти сверкающие поверхности дело непростое. Утешала я себя только тем, что хозяин не предпочитает белый.
Свою чашку почти до краев заполняю крутым кипятком. Графу наливаю чай чуть выше середины чашки, разбавляю холодной водой. Поднимаю поднос с сервизом и слышу, как звякают друг о друга блюдца. Возвращаю поднос на стол. Сжимаю и разжимаю кулаки. Дышу. В этот момент и застает меня Граф.
– Вам плохо? – с такой же интонацией интересуются о погоде.
– Голова немного кружится, – отвечаю я, подавая ему чашку на блюдце.
Я снова в строю. Присутствие Графа невероятно меня бодрит. Как с тарзанки в ледяную воду нырнуть.
– Посмотрите на меня, – просит он, отставляя чашку на стол.
Я зацепилась мыслью за ледяную воду и поэтому не сразу понимаю, о чем просит Граф, а он не утруждается повторить – пальцами приподнимает мой подбородок. Прикосновение! Секундная паника – и я беру себя в руки. Пальцы у Графа теплые. А я думала, он весь изо льда.
– Один – серый, второй – серый пополам с зеленым? – Он рассматривает мои глаза, словно приценивается к ним.
– А разве вы, писатели, не так сочиняете истории? Вплетаете в тексты свой опыт, свои переживания… Почему бы мне не ввести в историю такую деталь, как цвет моих глаз?
Вместо ответа Граф садится на стул, обтянутый черной кожей. Делает крошечный глоток из чашки и довольно поджимает губу.
– Удобно, когда Шахерезада – еще и твоя горничная.
– Бывшая горничная, – выделяю интонацией первое слово. – Приготовление чая теперь моя милость, никак не обязанность.
– Хотите это обсудить?
Приходится прикусить язык.
Да, я хочу это обсудить. Не сейчас. Потом. Когда моя история станет для Графа не просто способом развлечься и скоротать