Вся эта планета – одна большая авторизованная фабрика! Здесь нет людей, Арвал. Ни одного! Только те, кого привозит доктор Милт, чтобы они помогали ему создавать империю. Знаешь, каково это – узнать, что твоя жена робот, а твой ребенок – творение доктора Милта, который никогда не растет, а лишь заменяется на более зрелую модель?!
– Я тебе не верю, – говоришь.
– Не веришь или не хочешь верить? – тонкие губы Ферри изгибаются в грустной улыбке. – Я тоже когда-то не хотел верить. Да и не поверил бы, наверное, если бы не увидел все это своими глазами. Знаешь, доктор Милт был прав в одном: у гениев свой взгляд на мир. Поэтому никто из нас не задерживается здесь надолго.
– А как же Бартон?
– А что Бартон? Думаешь, почему он пьет?! Доктор Милт нашел его на какой-то богом забытой планете, среди дикарей, умирающего от рака печени. Он вылечил его, заменив изношенные органы искусственными, оставив за собой право в любой момент остановить их работу. Так что Бартон считай на половину такая же машина, как и все эти чертовы создания вокруг! Думаешь, твоя жена и ребенок люди?! – горький смех Ферри заполняет пустоту, звенящую в твоей голове.
– Твоя планета… – говоришь ты. – На ней есть лето?
– Конечно, есть, – говорит Ферри. – Только нам никогда не попасть туда.
– Я знаю одного капитана… – ты невольно вглядываешься в лица прохожих. – Думаю, с ним можно будет договориться.
Глава вторая
Бартон открыл глаза. Веки были тяжелыми. Голова гудела. Смуглая аборигенка спала рядом. Ни лишнего веса, ни выпирающих бедер, ни прыщей. Бартон вспомнил древнюю легенду о том, что боги, создавая в доменной печи людей, извлекли белых чуть раньше положенного срока, и потому они такие несовершенные. Он положил тяжелую руку на гладкую женскую ягодицу, но похмелье было слишком сильным, чтобы желать еще одной близости с этой дикаркой. Он попытался вспомнить прошлую ночь. Из чего, интересно, они гонят то пойло, которым потчуют всех приезжих?!
Дикарка открыла глаза, посмотрела на Бартона и улыбнулась. Какая-то животная нежность сверкнула в черных глазах. Наполненные молоком груди вздрогнули. Она поднялась с кровати. Младенец спал в колыбели, сплетенной из неошкуренных веток кустарника, растущего возле деревни. Розовые губы обхватили набухший сосок. И снова глаза. Черные, дикие, с животным инстинктом оберегать свое дитя. Кучерявый мальчуган лет пяти вбежал в хижину и начал что-то выпрашивать у матери.
– Молоко. Молоко, – разобрал Бартон.
Он вышел из хижины, когда мальчуган присосался к свободной груди дикарки и заурчал, как довольное животное.
– Мне здесь не нравится, – сказала ему Милли, наливая мутную воду из кувшина в его сложенные лодочкой ладони.
Бартон сполоснул лицо, забрал у Милли кувшин и вылил его на свою гудящую голову.
– Где Тайлер? – спросил он недовольную женщину, посмотрел на часы и тихо выругался. – Принеси мне костюм.
– Уже слишком поздно.
– Я сказал, принеси мне костюм!
– Нет, – Милли деловито выставила вперед маленькую грудь.
– Беложопая