и структур алкогольного бизнеса.
А способны ли структуры алкогольного бизнеса оказывать властное волеизъявление? Думаю, что никто не будет спорить с тем, что алкогольный бизнес – это экономическая деятельность, которая находит свое концентрированное выражение в политике, а политика – это способ управления, в частности, при помощи власти.
Может ли бизнес властвовать?
Ответ очевиден: цель бизнеса – получение прибыли, т. е. денег, а деньги, напомнил нам древнюю формулу персонаж фильма Алексея Балабанова «Брат 2», правят миром. И при 50 процентах прибыли, как утверждал английский публицист XIX века Томас Джозеф Даннинг (1799—1873), бизнес «положительно готов сломать себе голову, при 100 процентах он попирает все человеческие законы, при 300 процентах нет такого преступления, на которое он не рискнул бы, хотя бы под страхом виселицы» [40].
Вот и выходит, что политика – это бизнес, легко превращающий даже самого простейшего депутата Государственной думы в респектабельного, влиятельного миллионера, а алкогольный бизнес – это политика, легко превращающая россиян в нищих, бездомных и больных…
Впрочем, вернемся к норме.
Управление, которое используется алкогольным бизнесом, имеет двойственную направленность.
Во-первых, в соответствии с формулой, процитированной Марксом в «Нищете философии»: «Производство идет впереди спроса, предложение силой берет спрос» [41]. Силой берет спрос в частности, с помощью все той же рекламы, главная цель которой – сбыт товаров и услуг, а также увеличение объема их реализации: «Реклама обладает чудодейственной силой: она заставляет людей нуждаться в том, о чем они раньше даже и не слыхали» [42].
Во-вторых, алкогольный бизнес при всемерной поддержке государственных структур, через пропаганду пития, насаждая питие, как норму жизни, не только заставляет людей приобщаться к предлагаемым услугам и производимым товарам, но и создает, тем самым, механизм контроля над отдельными индивидами, группами и социумом – механизм контроля, встраиваемый в традиции, обычаи, обряды и ритуалы, механизм контроля, надобность в котором вытекает из самой архитектоники общества, в основе которого – принцип иерархии, имеющий, по крайней мере, у нас, в России, традиционно авторитарный характер. А характер, отягощенный авторитаризмом, это, если хотите, еще и диагноз или, если помягче, симптом, указывающий на наличие страха, загнавшего тех, кто от него спасался, на вершину власти. И теперь они, обреченные на власть, возвысившись – такова уж человеческая природа – с неустранимой тревогой глазеют в бездну, из которой выкарабкались, но в которую вновь могут быть низвергнуты волей случая или же по множеству иных причин.
И страшась утратить свое шаткое положение, патологически сомневаясь в себе и в реальности происходящего с ними, они требуют от тех, над кем владычествуют, все