больницы.
Дядя Феня сам готовил себе еду. Он точно знал, сколько граммов капусты, картошки, свёклы, соли и других продуктов надо положить в литр воды, чтобы получился борщ, устраивающий его по вкусу и густоте. Отвешивая продукты на весах, он приговаривал: «Не понимаю я женщин: всё-то у них то пересолено, то недосолено, то слишком густо, то жидко. А у меня всегда получается то, что мне надо».
Сын дяди Фени, Лёша, жил со своей семьёй отдельно, на Московском проспекте. Он был кораблестроителем, одним из любимых учеников академика Алексея Николаевича Крылова. Мама Лёши, первая жена дяди Фени, умерла, когда Лёше было несколько лет от роду.
Раза два-три в месяц я ездил в Кронштадт к тёте Груне. Она жила на улице Ленина. Кронштадт был военно-морской базой и попасть туда можно было только имея специальный пропуск. Пропуск мне «устраивала» тётя Груня с помощью начальника НКВД Кронштадта. Получал я его в специальном бюро пропусков на Петроградской стороне. Летом в Кронштадт ходили теплоходы, а зимой – автобусы по льду Финского залива из Ораниенбаума. Однажды я приехал в Ораниенбаум, а автобусы не ходят. Говорят, ледокол повредил ледяную дорогу. Что же делать? Решил идти пешком. Дошёл. Но с трудом. Едва не отморозил на холодном ветру отдельные очень важные части тела, которые обычно не подвержены обморожению.
Тётя Груня, которая, вроде бы, никогда не отличалась избытком приветливости, встречала меня с удивительной радостью и теплотой. Я думаю, её отношение ко мне можно объяснить несколькими причинами. Она была одинока и в таком возрасте, когда одиночество ощущается особенно остро. Она была бездетна, и у неё, возможно, пробудились материнские чувства. Кроме того, когда она в трудные годы училась в Ленинградском медицинском институте, папа помогал ей материально. Она даже жила у нас некоторое время. Теперь она могла отблагодарить его, помогая мне. Независимо от мотивов её отношение ко мне, я до сих пор вспоминаю тётю Груню с любовью и благодарностью. Чем только не угощала она меня! Кроме того, я увозил от неё сумку с продуктами, а также хлебные и мясные талоны, вырезанные из её карточек. Она здорово поддержала меня, особенно в первые, наиболее трудные годы жизни в общежитии.
На Кировском проспекте, в роскошном доме №1, построенном в 1904 году знаменитым архитектором Лидвалем, жил с семьёй мой двоюродный брат Борис Станчиц, сын дяди Афанасия, брата мамы. Он был «большим» человеком – директором Ленинградской студии телевидения. Он руководил всем телевизионным вещанием города.
В то время система телевизионного вещания состояла из двух частей: телецентра, с его техническим оборудованием, и студии телевидения. Телецентр принадлежал Министерству связи. Специалисты телецентра (в просторечье «технари») должны были поддерживать аппаратуру в работоспособном состоянии и предоставлять её в распоряжение студии телевидения для создания телевизионных