беспорядочных половых связях с работниками больницы и вменяемыми пациентами. Соседка по квартире, бывшая работница диспансера на пенсии, постоянно доносила отцу Лизы о новых похождениях его благоверной, про которые она узнавала от своих подружек, работающих в диспансере санитарками и поэтому всегда всё про всех знающих. Змеючила она из мести за то, что мать Лизы обзывала соседку «жидовкой порхатой», а та, в свою очередь, обзывала мать блудливой татаркой, наверное, из зависти.
Мать у Лизы была щупленькая, маленького роста, невзрачной внешности, но несмотря на это похотливые мужики просто липли к ней, как мухи на мёд, из-за её весёлого и открытого характера, доброты и жалости к искателям половых внебрачных связей. Она объясняла подругам свою доступность страждущим её тела так:
– А что тут такого, от меня не убудет, а мужикам – облегчение и возвращение потерянного ощущения «самца». Особенно обессиленным умникам – «затюканным» светской жизнью пациентам нашего диспансера. Они поступают к нам из внешнего мира такие запуганные, беспомощные, что мне их всегда жалко, а те, которые получают от меня ласку, сразу же возвращаются к жизни, у них появляется уверенность в себе и чувство собственного достоинства. Ну поколачивает меня за этот блуд муженёк, ничего, бьёт – значит любит, как говорится. Да и пошёл он жопу. Как собака на сене, сам не гам и другому не дам.
У её мужа редко возникали плотские желания к своей супруге из-за почти ежедневных алкогольных излишеств, но от этого ревность у него к жене только возрастала, часто переходя в побои. Но в таких случаях неверная жена не ждала безропотно, когда муженёк её поколотит, а сама переходила в атаку и давала достойный отпор садисту, когда он бывал сильно пьян и не мог контролировать свои действия. В тех же случаях, когда гнев у мужа проявлялся до того, как он напьётся, она просто убегала из дома, чтобы не быть избитой. Но иногда ей всё же доставалось от мужа, несмотря на то, что она хорошо знала его непредсказуемость действий в процессе очередных разбирательств в измене, и тогда мать Лизы ходила на работу в чёрных очках и в платочке, повязанном, как у монашки. Но эта скромна экипировка только подзадоривала искателей плотских развлечений, и вид монашки в чёрных очках их возбуждал дополнительно, и они не разочаровывались в предвкушениях, получая долю бурной ласки от побитой супруги портового грузчика.
Все эти сцены родительской жизни с изменами, ревностью и побоями с грязными оскорблениями друг друга проходили на глазах у маленькой Лизы. Частый вид физического насилия отца над матерью приводил её в истерику, она остро переживала драки родителей и пыталась защитить того или иного – в зависимости от того, у кого текла кровь из нанесённой одним из супругов раны, кричала и плакала до тех пор, пока дерущееся не успокаивались. Но родители часто стали использовать маленькую дочку в качестве весомого аргумента, объясняющего их пьянство и беспутную жизнь:
– Пока ты, потаскуха, шляешься там по ночам, я горбачусь, деньги зарабатываю для доченьки на приданое! –