Главное, чтобы выручка шла на благое дело.
Мы еще несколько раз останавливаемся по пути к напиткам. Пару раз упоминается аукцион, но ничего нового я не узнаю.
– Держи, – наконец, приносит мне шампанского друг. – Давай за нас. До дна!
Мы чокаемся и, как в старые-добрые, махом выпиваем алкоголь. Наверное, стоило сразу выпить. Потому что меня очень скоро отпускает напряжение. Становится плевать, что обо мне подумают собравшиеся, и я уже весьма с определенным посылом улыбаюсь своему спутнику.
– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает он, наклоняясь ко мне.
– Просто отлично, – так же тихо отвечаю я.
– Раз ты, наконец, расслабилась, идем – поможешь мне подписать документы.
– Я?
– Да-да, киса. Сегодня ты – моя звезда!
Мы пробираемся к дальнему углу. Там, оказывается, стоит небольшой стол за перегородкой.
– Господин Ермолаев, – поднимается навстречу щупленький мужчина. – Рад видеть.
– Добрый вечер, – отвечает он.
– Здравствуйте, – улыбаюсь я.
– Мы бы хотели подписать бумаги. Они должны быть приготовлены заранее.
– Конечно-конечно.
Какое-то время он ищет в папке среди файлов, а мне становится все жарче. Кажется, кондиционеры в помещении работают с перебоями. Неужели на мероприятии такого уровня такой прокол с оборудованием?
– Киса, поможешь мне? – доносится до меня голос Ромыча.
– Что?
– Давай подпишем вместе, – терпеливо повторяет он. – Поучаствуешь тоже.
– В аукционе? – зачем-то уточняю я.
– Да, детка. В нем самом.
– А что нужно? – спрашиваю, слегка запинаясь. Жара становится почти невыносимой.
– Просто поставить подпись.
Он подает мне лист, испещренный строчками. Но то ли шампанское сильно ударило, то ли жара так на меня влияет, но никак не получается уловить смысл написанного. – Я уже подписал, кисунь, – добавляет он, показывая на свою подпись.
Это успокаивает. Раз Ромка участвует, значит, ничего противозаконного быть не может. Наклоняюсь и быстро черкаю закорючку на листе.
– Вот, – отдаю листок обратно.
– Какая ты у меня умница, – довольно улыбается Ермолаев. – Пойдем готовиться? Скоро начало.
Мы куда-то идем, но ноги слушаются все хуже. С одной стороны, мне нехорошо, но с другой – такая легкость во всем теле, что я никак не приспособлюсь к этому состоянию.
– Ром, – шепчу я, – мне что-то нехорошо.
– Потерпи, детка. Сейчас, почти пришли.
Он заводит меня в комнату, кажется. В глаза бьет очень яркое освещение где-то впереди. Окружающие образы сливаются в смазанное пятно.
– Мне так жарко, – жалуюсь ему, пытаясь обнять парня.
– Тогда надо раздеться, – хрипло предлагает Ермолаев. Умом понимаю, что делать это на вечере, пусть и где-то в закромах, не стоит. Но он так соблазнителен…
– Раздень меня, – соглашаюсь тихо.
– Как скажешь, киса…
Дальше мы идем на свет. Он так слепит,