глаза и замолчал, уставившись мимо девочки на висевший над столом посудный шкаф. Тишину нарушал тикающий будильник. – вот… все равно сдал экзамены, профессию получил. А когда мне учиться! Четверо на моей шее в одиннадцать лет. Отец на фронте, мать больная лежит, не ходит! И мешки таскал, и соль воровал…
Брови девочки вопросительно поднялись вверх.
–Да, разгружал вагоны с солью. Тащишь мешок, надрываешься, а в награду горсточка соли в сапог, тайком. Не дай Бог, кто увидит – тюрьма! Дома вытряхну сапоги, стаканчик наберется, мать на базаре обменяет на молоко и годовалую Верку покормит, чтобы не орала, чтобы не умерла…Иногда к деду на хутор ходил, за зерном. Ветер, снег в глаза…Бр-бр-бр… пробирало до костей. Приду, ни рук, ни ног не чувствую. Дед сразу чарку самогоночки – и есть не так хочется, и согреешься…Потом разотрет всего, завернет в тулуп… Тепло!
Иван задумался: «Самогоночка! Это она спасала и от голода и от холода, и от страшной действительности не только взрослых, но и детей». А вслух сказал:
– Ты вот думаешь, почему я маленький такой! Мой дед и отец под два метра, а я…
Лена внимательно посмотрела на отца. Она и не думала, что он страдает из-за этого. Рядом с мамой, которая выше, стройнее, он всегда держался не просто уверенно, а вызывающе поглядывая вокруг.
– Голод! Понимаешь, голод… Ты вот ешь. пьешь, живешь на всем готовом..
Лена вскочила, глаза опять наполнились слезами, руки сжались в кулаки и, не сдерживаясь, закричала:
– Хватит! Хватит упрекать куском хлеба! Сколько можно ругаться!
Он посмотрел осоловелыми глазами и как-то спокойно сказал:
– Сядь и не ори. Подумаешь, обидел! Ничего такого не сказал! Хватит дуться! Я с двенадцати лет работаю, а ты в тринадцать готовое лопаешь! Так учись, чтоб одни пятерки были.
Девочка шмыгнула носом, но с интересом посмотрела на отца. Она тоже так думала и старалась учиться изо всех сил. Но Ивана это не интересовало. Ему важен был сам процесс воспитания, в котором он играл главную роль.
Мужчина явно устал. Голова то и дело падала на грудь, тяжелые веки смыкались, но он опять и опять с силой размыкал их, будто кто-то внутри не давал ему покоя и заставлял буянить, натягивая на маску пьяницы и дебошира. Поднявшись в очередной раз, он, как по волшебству, вернулся в прежнее состояние полного опьянения, стукнул кулаком по столу и заорал:
– Все! Дуры! Учись, дрянь такая!
Потом сел, положил безвольную курчавую голову на руки, распластанные на столе, и беззлобно пробурчал, засыпая:
–Плевать я на вас хотел.
Дитя войны. Сильный. напористый, грубый, он научился главному – ответственности, но при этом постиг науку искусно меняться и \притворяться для достижения своих целей, Прошло более двадцати лет, как отгремели победные залпы. Выросли новые сады и станицы, но никуда не исчезло чувство утраты, горечь сиротства и уродливые привычки, приобретенные в страшные годы. Ушедшее лихое время наследило в душах, изуродовало жизни.
Конечно, Лена не все понимала и в поведении,