Он был доктором. Если медсестры ему нравились, он называл их «сладенькими», а если нет – «милочками». И он очень любил мою мать. Его влечение к ней было настолько очевидно, что мне даже неловко об этом вспоминать.
Хотя у меня не было повода спрашивать отца о его желании, в очевидной силе этого чувства, в силе мужского вожделения было нечто такое, что меня завораживало. Мужчины не просто хотели. Им это было необходимо. Мужчина, который каждый день преследовал мою маму, нуждался в этом. Президенты лишаются славы ради минета. Мужчина готов поставить на кон всю свою жизнь ради мгновенного наслаждения. Я не верю в то, будто у могущественных мужчин мира сего настолько мизерное эго, что они не способны понять: об их похождениях может стать известно всему свету. Я думаю, что просто их желание в тот момент настолько сильно, что все остальное – семья, дом, карьера – меркнет и превращается в каплю, холоднее и прозрачнее спермы. Превращается в ничто.
Начиная писать эту книгу, книгу о человеческом желании, я думала, что это будут истории о мужчинах. О жажде страстей. О том, как мужчины готовы перевернуть империю ради девушки, сидящей перед ними на коленях. И я начала разговаривать с мужчинами: философом из Лос-Анджелеса, учителем из Нью-Джерси, политиком из Вашингтона. Их истории поразили меня. Я пристрастилась к их рассказам, как человек может пристраститься к одному и тому же блюду из меню китайского ресторана.
История философа, красивого мужчины средних лет, началась с жалобы – жена больше не хотела с ним спать. Да и он больше не пылал к ней страстью: с годами ее привлекательность в его глазах поблекла. Позже он стал одержим татуированной массажисткой, к которой обратился по поводу боли в спине. Ранним утром он прислал мне сообщение: «Она говорит, что хочет сбежать со мной на Биг Сур». Когда мы с ним встретились в кофейне, он пылко описывал мне бедра этой массажистки. Его страсть не выглядела достойной, особенно учитывая непоправимые потери, которые он понес бы в браке. Скорее казалась поверхностной.
Мужские истории стали неумолимо бледнеть. В некоторых случаях было долгое ухаживание, иногда ухаживание, граничащее со сватовством. Но чаще всего истории заканчивались ослепляющим пульсированием оргазма. Однако если на заключительных вспышках заканчивалась и мужская прыть, то, на мой взгляд, женская зачастую только пробуждалась. В восприятии женщины намного сложнее выглядели те же самые события, и красота любовного акта могла обернуться насилием. В этом отношении именно женские чувства отражают то, как выглядят в Америке страстное желание и душевные порывы.
Конечно, женское желание могло быть таким же напористым, как и мужское. И все же, если желание было движущей силой на пути к определенному финалу, если оно было осознанным, мой интерес ослабевал. Но истории, в которых страсть не поддавалась контролю, где объект желания будто диктовал рассказчику саму историю, – именно здесь обнаруживала я и истинное величие, и страдание. Была в них беспомощность и тщетность, как во вращении педалей велосипеда