канавах вдоль дорог стрекотали сверчки, людей на улице стало меньше, теперь они не спешили по делам, а наслаждались окончанием буднего дня. Даже возницы перестали подгонять лошадей, и колеса кебов и карет перестали тарабанить по брусчатке. Вместо деловых костюмов и рабочих комбинезонов появились вечерние фраки и пышные платья, мужчины щеголяли дорогими тростями, дамы обмахивались веерами. Парочки и компании расходились по театрам, операм и балетам, кто-то предвкушал танцы на светском балу, кого-то ждала трубка и бокал бренди в джентльменском клубе.
Среди людей Ржавый безошибочно примечал баалистов, даже если при них не было инсигнии – галстука, ленты или кулона соответствующего цвета. Министранты и, особенно, фламины Золотого баала отличались наиболее изысканными одеждами из шелка и бархата, крупными золотыми украшениями, в большинстве то были мужчины, а среди женщин чаще встречались почитательницы Голубого баала, их изящные платья и чарующий макияж буквально сворачивали шею, вынуждая оглядываться и дивиться красоте. Веер в их руках становился не средством от жары, а опахалом, несущим ароматы нежных духов. Ржавому нравились баалисты. Богатых мужчин он обворовывал, а с красивыми женщинами спал. Правда, зачастую служительницы Голубого баала предпочитали единомышленников: золотых богатеев или сильных и мужественных последователей Красного баала. Но не сегодня!
Вечер стал бы совершенно прекрасным, если б холодная жаба слезла с живота, но дурное предчувствие так и не пропало. Именно поэтому Ржавый взял с собой нож. Барон настораживал тем, что не был понятен, как, например, баалисты. Он был богат, силен волей и телом, по-мужски красив, но явно не состоял в Культе баалов. И вместе с тем Адалард Кай не походил на провинциального барона, коротающего дни за охотой в своем лесу. Зачем ему древняя книга? Вряд ли для частного музея – с ворованными экспонатами добра не наживешь.
Ржавый поднялся к привилегированному кварталу. Квартирные дома и проезжие улицы остались позади, начались вымощенные плиткой тротуары и широкие парковые аллеи с липами, буками и дубами. Здесь дымный запах города почти не ощущался. По левую руку расположилась череда невысоких коттеджей с плоскими каминными трубами, будто прилипшими к внешним стенам. Справа, за фигурными заборами из кованого чугуна, отгородившись от простых людей газонами и лабиринтами зеленых изгородей, виднелись трехэтажные особняки. Ржавый шел вдоль просторного тротуара, пересекая круги теплого света от редких фонарей. На лавочках под деревьями проводили романтический вечер пары, в беседках галдели юношеские компании, от фонтана на маленькой площади раздавался смех. Мимо протрусил крупный поджарый пес, кажется, дирхаунд: шерсть серая и курчавая, на морде как будто белая бородка. Длинная зубастая пасть была приоткрыта, но глаза глядели дружелюбно, нос трепетал от вечерних запахов, и Ржавый удостоился внимания пса не более секунды.
Мора, столица Иктонской унии и, пожалуй, всего северного Сандарума, нравилась Ржавому. Для рыбы вода, для птицы небо, а для него – большой город,