лежал, закрыв ладонями уши и зажмурив глаза, стараясь думать, что ничего не происходит. Только темнота и собственное шумное дыхание.
Но тут же, почувствовав свою беспомощность, я вскочил на колени и стал смотреть в окно, где все было залито светом, крыши домов блестели под солнцем, а окна сверкали в его лучах.
Внизу открылась и захлопнулась дверь.
В паническом страхе я оглянулся назад. Встал, подвинул к письменному столу стул и сел.
Шаги по лестнице. Поступь тяжелая. Это он.
Я не усидел спиной к двери и снова встал, пересел на кровать.
Он распахнул дверь. Вошел в комнату, остановился у порога и посмотрел на меня.
Глаза его сузились, губы были сжаты.
– Ты что тут делаешь, малый? – спросил он.
– Ничего, – сказал я, опустив голову.
– Смотри на меня, когда говоришь со мной! – сказал он.
Я поднял глаза, посмотрел на него, но не выдержал и снова опустил голову.
– Ты что, оглох? – спросил он. – Смотри на меня!
Я посмотрел на него. Но заглянуть в глаза не посмел.
В три шага он вдруг подошел ко мне, схватил за ухо и стал крутить, одновременно поднимая меня с кровати.
– Разве я разрешал тебе включать телевизор? – сказал он.
Я только всхлипнул и ничего не ответил.
– ЧТО Я ТЕБЕ СКАЗАЛ? – повторил он, еще сильнее закручивая ухо.
– Что м… м… м… мне не… нельзя его включать, – сказал я.
Он отпустил ухо, схватил меня за плечи и потряс.
Его пальцы так и впились в мои плечи.
– СЕЙЧАС ЖЕ ПОСМОТРИ НА МЕНЯ! – закричал он.
Я поднял голову. Слезы так заволокли мне глаза, что я его почти не видел.
Его пальцы еще сильнее впились в мои плечи.
– Ведь говорил я тебе, чтобы ты не подходил к телевизору? Говорил же? Говорил я тебе или нет? Теперь нам придется покупать новый, а откуда взять на это деньги? Ты можешь это сказать?
– Не-е-е-т! – сквозь всхлипы ответил я.
Он отшвырнул меня на кровать.
– Будешь сидеть в своей комнате, пока я не разрешу выходить. Понял?
– Да, – сказал я.
– На сегодня ты оставлен без прогулки. И на завтра тоже.
– Да.
С этим он ушел. Я так плакал, что не расслышал, куда он направился. Я дышал толчками, будто каждый вздох преодолевал крутую ступеньку. Грудь ходила ходуном, руки тряслись. Я лежал и плакал, наверное, минут двадцать. Затем понемногу утих. Тогда я встал на коленки в кровати и посмотрел в окно. Ноги все еще дрожали, и руки дрожали, но я почувствовал, что дрожь постепенно проходит, словно наступило затишье после шторма.
Из окна мне виден был дом соседа Престбакму и передняя половина его сада, который граничил с нашим, дом Густавсенов и передняя половина их сада, немножко – дом Карлсенов и немножко – дом Кристенсенов на вершине горы. Дорогу я видел до того места, где стояли почтовые ящики. Солнце, как будто раздавшееся к вечеру в ширину, стояло на небе над покрытым лесом холмом. Воздух словно бы замер, кусты и деревья стояли не шелохнувшись. Здешние жители никогда не устраивались