в Голландии, звонил из «портовой душегубки». Судя по доносившемуся в трубку шуму и гаму, который он пытался перекричать, так это, видимо, и было. Одна из его бывших сокурсниц, основавшая в Амстердаме школу современного танца, решила расширить процветающее дело, открыв при заведении сезонные языковые курсы. Ему было предложено возглавлять «литературный кружок» ― что-то вроде курсов по повышению квалификации, наподобие тех, которые он посещал у себя в Штатах. Из его крика в трубку можно было понять, что это сулит ему сносный заработок и не требует от него больших затрат, а кроме того, у него теперь будет якобы возможность регулярно срываться в Париж, который ему частенько снился, как он уверял, «и всегда почему-то в виде подводных развалин, наподобие затонувшей Атлантиды»…
Утолить свою тоску сполна Хэддлу так и не удалось. В первый раз он нагрянул в Париж тем же летом. Каждый день начинался с обсуждения плана поездки в Бретань. У меня, как и у него, завелось немного денег, время было отпускное, и мы решили устроить себе что-то памятное: поехать, например, порыбачить на море, с катера.
В последний момент программа лопнула. Хэддлу пришлось возвращаться раньше намеченного, и мы ограничились поездкой на платные озера в шестидесяти километрах от Парижа. Всё вышло, как и бывает в таких случаях, кувырком: мы угодили под ливень, промокли до нитки, а наудили всего с десяток красноперок, заплатив за эту невидаль восемьдесят франков ― по сорок франков за один рыбо-день на брата…
Затем Хэддл появился в Париже зимой, свободный от курсов и от Амстердама, но проездом, направляясь к знакомым в Прованс, на обратном пути собираясь «завернуть» в Верхнюю Савойю, где жил некий Верн, потомок Жюля, переводчик с английского, и времени, получалось, опять в обрез…
В третий приезд, летом и снова мимолетом, Хэддл успел мне позвонить только под вечер, предлагая увидеться в Латинском квартале, если я сразу же могу заехать к нему в гостиницу. Он остановился всего на одну ночь. В тот же вечер он улетал в Штаты.
Минут двадцать мы просидели в холле гостиницы, как на иголках, от мучительного желания курить. Сигареты закончились у него и у меня. Идти за ними уже не было времени. Такси опаздывало, и он мог пропустить свой рейс…
* * *
― Разгружать желудок на бумагу? Да нет ничего проще! Только и жаловаться потом не надо! Человек открывает книгу не для того, чтобы окунуться в проблемы того, кто ее написал. И не для того, чтобы утонуть в них. А чтобы ты, написавший, вник в его жизнь. Читатель ищет причастности, понимания. Ему нужны ответы на его собственные вопросы. До твоих ему нет дела. И он прав, сто раз прав, когда требует от тебя самоотдачи! Даже если сам этого не сознает,.. ― теоретизировал Хэддл спустя два года, сидя за рулем моей машины. ― По той же причине он не видит и сотой доли твоих погрешностей… того, что тебе так режет глаза. И он всегда, поверь мне, всегда будет смотреть тебе в рот, достаточно пообещать ему что-нибудь сочное, с кровью! Так будь же и ты снисходителен! Правило