относился, но в конце жизни русские марксисты его скепсис поколебали. Чем черт не шутит? Действительно, русские общины (правда, не феодальные, а уже освобожденные) могут соответствовать коммунистическому идеалу.
Итак, мы можем видеть, что марксизм просто вариация гегельянства, поэтому то, что XIX и XX века прошли под знаком марксизма, только укрепило бы Гегеля, будь он жив, во мнении, что он видит предсказанное им же долгое окончание истории, понятой как прогресс свободы.
Когда какой-нибудь невежда услышит сегодня о том, что какой-то Гегель 200 лет назад что-то там говорил про «конец истории», то единственное, что мелькает в его голове, так это что «Гегель – сумасшедший маразматик, считающий, будто знает абсолютную истину, одержимый манией величия… вон же она история, за окном… как можно нести бред про какой-то конец истории…». Тем не менее, этот парень, верящий в США как образец для подражания, борющийся за права человека (или же другой парень, верящий в Маркса и эмансипацию, или же третий парень, верящий в геополитику и государственный суверенитет и проч.), сам не зная того, и является, в гегелевском смысле, типичным продуктом этого «конца истории».
Понадобилось несколько страниц, чтобы наполнить смыслом тезис о «конце истории» и, надеюсь, все, кто прочитал, понимают, что Гегель хотя бы «в рамках своих представлений» имел право так говорить (не будем пока требовать от публики большего и доказывать, что философ потому и философ, что вообще не имеет «своих представлений», а глаголет истину, которая не считается чем-то далеким, а носится человеком с собой; собственно истина и делает человека человеком, иные существа на истину не способны). Гегелю же для разъяснений того, о чем он говорит, понадобилось не несколько страниц, а десятки томов. Поэтому философ М. Мамардашвили говорил о «презумпции ума» при подходе к великим. Если я слышу, что Великий Философ, Святой или Поэт «несет какой-то бред» и «порет какую-то чушь», я просто обязан хлопнуть себя по затылку и сказать: «я, червь, чего-то не понимаю», если конечно, я не желаю быть самодовольным болваном, судящим и рядящим всех и вся в соответствии со своим скудным умишком. Для «шарикова», плебея и хама не существует ничего великого, он обо всем судит по своей низкой мерке и отвергает все, что в его узколобое мировоззрение не вмещается. Зачастую некая «образованность и начитанность» только усиливают хамство, так как плебей считает, что уж теперь-то, получив два образования или даже кандидатский диплом, он точно имеет право вершить свой скорый и смешной суд над Великим.
Я это к тому, что сами великие философы воспринимали великих философов всерьез. Ницше, в отличие от своего куда менее великого учителя Шопенгауэра, только по молодости позволял себе хамские замечания в отношении Гегеля. Чем старше и мудрее он становился, тем больше понимал, насколько серьезен «конец истории» и как непросто самому стать «утренней зарей», то есть началом нового этапа. У Ницше тоже, как и у Гегеля, есть фраза, которую посредственности