работники Дома сирот шли рядом: Стефания Вильчинская, Роза и Генрик Штокманы, Бальбина Гжиб, Дора Соцкая, Сабина Лейзерович, – многие когда-то сами воспитывались в этом приюте.
– Alle Juden raus! Alle Juden raus!..
Люди, которых выгнали на улицу, которым приказали стоять и смотреть, люди рыдали! На Умшлагплатц кричали, рыдали, молились тысячи людей. Конвой остановил колонну, началась погрузка в вагоны. Офицер подошёл к доктору, что-то ему сказал, потом оттолкнул от детей. Доктор пошатнулся, встал в строй, дети прижались к нему…
Это воспоминание преследовало Ройзмана постоянно.
Самолёт заложил вираж вправо. Через минуту Ройзман встал и пошёл по проходу между креслами в туалетную комнату. Проходя один из последних рядов, почувствовал на себе жёсткий взгляд. Ди смотрел на Ройзмана в ожидании.
Словно яркая фотовспышка: Ройзман узнал в Ди офицера-эсэсовца, кричавшего детям «Alle Juden raus!». И мгновенно, словно через ту же фотовспышку, снова увидел того же Ди в самолёте.
Ройзман прошёл мимо, открыл дверь в туалет. Тяжело дыша, он смотрел в зеркало и не видел в нём ни себя, никого, ничего.
1945 год. Нюрнберг. Дворец правосудия.
– Выполнение военных приказов не оправдывает никого из подсудимых, – продолжал свою речь Джексон. – Они не были рядовыми солдатами, они представляли так называемую расу господ. Они истребляли целые народы! Среди них есть и такие, кто подобно Гессу, Розенбергу, Герингу был с самого начала с Гитлером. Геринг ещё в двадцатые годы в Мюнхене возглавил процесс насилия. Вот его слова: «Каждая вылетевшая пуля – моя пуля. Если кто-то называет это убийством, значит, это я убил».
Ди обратил внимание, что на скамье подсудимых больше всех нервничает Йодль. Вот он обернулся к Кейтелю:
– Я хотел бы предостеречь вас…
– Что? – Кейтель устал от разговоров, от свидетелей, обвинителей.
– Я только хотел…
– Возьмите себя в руки, Йодль!
– В мире нет твёрдой руки. И поляк, и русский, и еврей – все они должны…
– Да заткните его! – не выдерживает Геринг.
– Все должны знать, мы обязаны были выполнять приказы…
– Истеричка!
Ещё слово, и Геринг ударил бы Йодля, если бы смог.
– Выполнять приказы и работать! Выполнять приказы, не обсуждая их!..
Длинный стол в тюремной столовой. Тягостный обед подсудимых.
Геринг рассматривает Гесса.
– В британской тюрьме кормили лучше? Я к вам обращаюсь, Гесс!
Гесс не реагирует.
Геринг ждёт, берётся за ложку.
– Я думаю, если бы фюрер стоял рядом с нами… – Кейтель замер под взглядом Геринга.
– Фюрер? Чтобы его унижали так же, как нас? – Геринг сплюнул. – Трус и ничтожество!
– Но я хочу…
– Мне плевать на то, что вы хотите! Жалкие рабы! Они хотят не просто повесить нас, они хотят нас унизить, нас и Германию. Неужели, чтобы спасти себя, мы должны предать фюрера, предать себя, предать партию, отечество? Я заявляю всем вам, что я лучше умру, чем скажу хотя бы раз, что мы были неправы. Я одинок? – Он срывается