подбодрил я себя репликой из пьесы Вампилова.
– Мы обязаны были представить ваши курсовые работы на кафедру. И эту, – лицо у мастера стало хмурым, словно из-под чуба на него упала густая облачная тень, – твою очередную выходку… Твой умысел… Тоже. Понимаешь?
– Не понимаю.
– Притворяешься?
– Нет. Обычная студенческая работа. Ошибки. Поиски. В чём тут, по-вашему, умысел?
Песочников развернул сценарий.
– Первое. Название. Что это за гаерство?
– Всего лишь термин.
– «Триптих» – не термин. Это подсовывание тобой ухмылки в драму всей страны. Попросту говоря, фальшивка.
Я почувствовал, что лучше всего молчать и пережидать, когда схлынет первая, не самая пока страшная волна.
– Первая новелла «Образ». Хроника школьной жизни. Скрытая камера. Уроки, педсоветы, школьные обеды, праздники, открытые уроки, сочинение…
– Формирование юного человека.
– Допустим. Но зачем ты прописываешь в «Образе» интервью семидесятилетней учительницы-пенсионерки?
– Даю антитезу. Всё вроде хорошо и правильно в школе, но это лишь на первый взгляд. Учительница размышляет об идеальном образе педагога, высказывает некоторые сомнения и формулирует дельные замечания. Мне казалось, что нужен глубокий человеческий образ для полноты картины. Вы сами нас учили этому приёму.
– Ну хорошо. Пошли дальше… Страница 22. Новелла «Ожог». Школу вдруг сменяет больница. Какие-то… странные типы… неприятные…
Он подбирал слова и наконец отрубил, как высек:
– Психи! Зачем, можно узнать?
– Это пациенты клиники неврозов на Каширке. С ними работают психологи, которые ищут лекарство и проводят тренинги, чтобы спасти этих людей. Их мозги. Трудная и очень благородная работа.
– Понятно. Само собой. Но почему дурдом сразу после школы? Что за сценарный ход?
– Антитеза.
– В психушках запрещено снимать. Это уголовная статья. Слышал, надеюсь?
– Конечно. Я только предлагаю материал. Ход мысли. А режиссёр пусть его реализует. Смело и ответственно. Вы же нас этому учили, Михал Михалыч.
На столе зазвонил телефон. Звонок прозвучал как резкий вой кареты «Скорой помощи».
Песочников губами оформил ругательство и схватил трубку.
– Слушаю! Понял… Уберите к чёрту милиционера из кадра. Отрежьте! Вы можете что-нибудь сами сделать? Или без меня трусите? Сейчас не могу, занят… Перезвоню тебе вечером… Отбой!
Он буквально обрушил трубку на аппарат. Задумался и вдруг выдал:
– Ссыкуны! Пьяный мильтон в кадре. Первый раз, что ли? Похлеще бывало. Генсек с трибуны падал, референты под руки держали. Обосрались из-за какого-то сержанта! Что делать? Караул, Михал Михалыч! Материал горит!.. Перемонтировать его к чертям собачьим. Две минуты работы. Как дети, ей-богу!
Я кивнул и опять ждал. Этот нелепый звонок меня подбодрил.
Мастер вернулся к моему сценарию. Он пролистнул пять страниц, пробежал несколько строк, как бы вспоминая наш разговор, и шелестнул бумажными страницами