Громобою как самому близкому человеку, как родному отцу; эту веру нельзя было оправдать рассудком, но ею полно было сердце, и Дарована верила своему сердцу.
– Я думала: может, я для этого на свет родилась? – тихо добавила она. – Чтобы в жертву пойти за все племя? Может быть, для этого Мать Макошь не дала мне умереть – я ведь только чудом живой родилась, моей матери сама Макошь помогала. У моей матери все дети мертвыми рождались, двое до меня, а когда я…
– Помолчи! – с ласковой снисходительностью прервал ее Громобой. Подробности ее чудесного рождения его пока не занимали. – Это ты все тут ерунду несешь. На свет ты родилась, чтобы жить и детей рожать. Ты ни в чем не виновата, не ты ж ту чашу грохнула… Как ты ее звала, не помню?
– Чаша Судеб.
– Ну, ее. И Лелю не ты в плен взяла. Вот попался бы мне тот молодчик… – Громобой сжал кулаки, как будто хотел зажать ту ярость, что снова поднялась в нем. – Вот куда нам надо! – вдруг сообразил он. – В Славен! Уж я ему покажу! В бараний рог скручу! Вот кого в жертву надо! И он у меня ответит! Он там прохлаждается, у него круглый год весна, а тут девок режут! Ты эти все глупости забудь! – Он твердо глянул на Даровану, как будто имел право ей приказывать, и она невольно кивнула. – Ты ни в чем не виновата, и кто с тебя ответа за все это вздумает спрашивать, с тем я сам поговорю! И уж я ему втолкую, кто тут виноват и с кого спрашивать, будь там хоть Вела, хоть кто!
Дарована молчала, чувствуя облегчение, как будто долго тащила тяжеленный мешок и вот наконец-то его сбросила. Теперь за нее думал и решал другой; другой, имевший на это право, самими богами посланный ей на помощь!
Дверь из сеней раскрылась, в горницу поспешно шагнула княгиня Добровзора – отроки только теперь догадались сбегать предупредить ее. Войдя, она сразу окинула тревожным взглядом Громобоя и падчерицу, заметила следы слез на лице Дарованы, и ее красивые черные брови огорченно дрогнули.
Громобой, сообразив с некоторым опозданием, почтительно поклонился. Княгиня неопределенно кивнула.
– Что такое? – тревожно спросила она у Дарованы. – Зачем он здесь? Ты его звала?
– Он поедет с нами, – неуверенно ответила княжна. В этом она как раз была уверена, но не знала, куда же им всем теперь стоит держать путь – в Чуробор или в Славен. А уговорить княгиню отказаться от поездки в Чуробор к сыну нечего и думать!
Громобой поклонился еще раз и пошел вон из горницы. Княгиня посторонилась, пропуская его, подождала, пока за ним закроют дверь, и снова повернулась к Дароване. Слезы на ее лице потрясли Добровзору тем сильнее, что за несколько прожитых вместе лет она, кажется, ни разу не видела дочь Скородума плачущей.
– Душенька моя! – с тревогой и печалью воскликнула она, поспешно подходя к падчерице и обнимая ее. – Ты плачешь? Что случилось? Зачем ты сама его принимала? Надо было велеть обождать и сразу послать за мной, за Рьяном! А я-то там сижу, всякую бабью болтовню слушаю! Что же вы не послали? – Она метнула укоряющий взгляд служанкам. – Пристало ли княжне самой со всякими невеждами говорить! Он тебя огорчил, да, душенька! Что он тебе сказал?
– Он поедет