«Свободы сеятель пустынный, / Я вышел рано до звезды; / Рукою чистой и безвинной / В порабощенные бразды / бросал живительное семя – / Но потерял я только время, благие мысли и труды… / Паситесь, мирные народы! / Вас не разбудит чести клич. / К чему стадам дары свободы? / Их должно резать или стричь. / Наследство их из рода в роды / Ярмо с гремушками да бич».
Автор идентифицирует себя с сеятелем и с пастырем одновременно, а это совмещение возможно только при условии тяги к свободе тех, кого он пасет. Не к свободе как своеволию, как желанию вырваться из любого ярма, а к свободе от страстей, к разрыву со всеми пленяющими нашу душу падшими духами при готовности отдать за эту свободу все, вплоть до самой жизни. Таким образом, эти сло ва поэта относятся не только к рассматриваемой нами теме, но в не меньшей степени, чем богословские произведения или проповеди, ставят перед нами кардинальный вопрос человеческой жизни и являются тем словом, о котором апостол Павел сказал, что это меч, который проникает до разделения… составов и мозгов (Евр. 4: 12).
В рассказе о Вавилонской башне говорится, что у всех людей после Потопа был один язык. И они, двинувшись с востока, поселились на равнине в земле Сеннаар. По древнему преданию, Сеннаар – земля, где хоронили. И решили строить там башню не из готового природного материала, а из кирпичей, которые люди делали сами, то есть из искусственного материала. В результате строительства произошло так называемое Вавилонское смешение[34]. Когда говорится об одном языке, то имеется в виду не столько внешняя форма языка, сколько наличие взаимопонимания, душевного сродства – в том смысле, в котором мы сейчас употребляем выражение: они нашли между собой общий язык, Вавилонское смешение означает, что разрушилось взаимопонимание и душевное сродство. В Библии, которая вся говорит о внутреннем, именно это имеется в виду.
Такова одна сторона вопроса. А другая состоит в том, что формообразующей основой, базой языка являются имена (сначала те имена, о которых мы читаем в Библии) и уже на них достраивается сам язык. Когда в результате Божественного вмешательства языки смешиваются, делаются различными, то люди начинают по-разному называть вещи, по-разному соотноситься с вещами, и в этом смысле жить как бы в разных мирах. Потому что именование человеком мира – это совсем не то же, что различное называние и опознавание людьми одних и тех же вещей, а то, что через именование вещей человек своим видением мира активно воздействует на него.
Хорошо это или плохо? Это не только плохо, но и хорошо. Человеческий замысел, который Бог разрушил, был худым. Один из теперешних вариантов построения Вавилонской башни – то, что мы называем глобализацией. Начиная со времени библейской Вавилонской башни люди говорят на разных языках, а глобализация – это приведение всех не тоталитарными, а другими инструментами власти к единому типу мышления и к единому языку. Таким образом, глобализация подобна построению Вавилонской башни, которая, став делом не богоугодным, была разрушена.