онок
Первый мертвый
– Ужинать будете? – спрашиваю я у человека без лица.
Человек без лица отвечает, что ужинать он, пожалуй, не хочет, а вот кофе с удовольствием выпьет. Мы пьем кофе, и я думаю, как человек без лица ухитряется говорить и уж тем более пить кофе. Хотя иногда кажется, что внизу лица есть какая-то щель, чтобы глотать, но вот именно что только кажется, – это я сам домысливаю, мое воображение отказывается представлять, что у кого-то нет лица.
Я убиваю человека без лица в половине шестого вечера – я всегда убиваю его в это время. Потом я кропотливо рисую пентаграммы – мне не сказали, что именно рисовать, и я домысливаю на вершинах пентаграммы алхимические знаки или зодиакальные символы. Я воскрешаю человека без лица как всегда ровно в шесть – он сдержано благодарит меня за спасение жизни, хотя не должен этого делать.
Я ничего про него не знаю. Вернее, знаю только одно – он мой враг. Почему он мой враг, за что я убил его, где получил способности воскрешать умерших – об этом я ничего не знаю.
Самое страшное – я не знаю, кто я такой.
Богатый дом.
Я.
Мой враг, которого я убиваю в половине шестого.
И кофе.
По крайней мере, у нас есть кофе.
Второй мертвый
Иногда я утешаю себя тем, что я – правитель целой страны. Утешение получается слабое, потому что здесь все – правители целой страны, правда, ни один из нас не знает, какой страной управляет. Впрочем, где-то есть и официанты, и уборщики, но про них настолько ничего не известно, что мы не можем уловить не только их лица, но и силуэты – лишь размытые, расплывчатые тени где-то в стороне. У нас у самих нет лиц, – почти нет, иногда удается увидеть чьи-то глаза или изгиб рта – но не более того.
За нашим отелем расстилается пустой город, в котором никто не живет. Иногда мы развлекаем себя тем, что гуляем по пустому городу и даже заходим в дома. А больше, собственно, развлечений нет.
Когда мне совсем тоскливо, я утешаю себя тем, что я живой и настоящий – в отличие от них ото всех, порожденных неким темным властителем мира. Утешение опять же получается слабое, потому что еще неизвестно, кем здесь выгоднее быть. Остальные не знают, что я живой, вернее, делают вид, что не знают, – моя тайна раскроется в финале, когда я не смогу сделать чего-то, что для них очень просто, например, расправить перепончатые крылья и полететь.
Официанты, которых нет, приносят вино, которое есть – мы пьем за что-то, сами не знаем, за что, и чем дальше, тем больше мне кажется, что все должно быть совсем, совсем не так…
Третий мертвый
Хань, Цзинь, Чжоу, ацтеки, майя…
…я все думаю, какой империей я был в прошлой жизни – и все не могу вспомнить. Помню одно – был. А вон тот, другой (или та, другая) был какой-то другой империей, тоже не знаю, какой, и он не знает, какой, но какой-то был.
Иногда мы замечаем друг друга в толпе, и не знаем, кивнуть друг другу или нет. Иногда мы встречаемся, сами не знаем, зачем, говорим, сами не знаем, про что, тут бы поговорить о прошлом, только мы не знаем, какое у нас должно быть прошлое. Мы не любим встречаться в более поздние времена – когда каждый из нас соберет вокруг себя толпы единомышленников, подчинит своей воле полмира, чтобы сразиться друг с другом – и стать единоличным властителем земного шара. Эти времена кажутся нам… неуютными, что ли, и непонятными, что там вообще должно происходить. Вот посидеть где-нибудь в кафе или в парке, поговорить о чем-то ни о чем, это да, это даже приятно, в такие минуты даже не хочется докапываться до правды, кто мы, и что мы…
Маленький книжонок
…маленький книжонок бежит по лестнице, бегом-бегом, не оборачиваться, главное, не оборачиваться, если обернется, точно схватит это… это… которое там, за окнами… Книжонок-то совсем маленький, двадцать страничек всего, где ж ему совладать с тем, страшным, что за окнами, с… с… даже подумать страшно, что там было, не то, что сказать.
Вот маленький книжонок и бежит по лестнице, чуть подсвеченной тусклыми фонарями, скорей-скорей, на второй этаж, где спят старшие…
– Там… там!
– Да что такое, я тебя убью щас, будешь мне спать мешать!
– Да там… там же…
Старшие книги недовольно смотрят на маленького книжонка, вот ведь, обоих перебудил, а еще чего доброго наверх кинется, где комната самого старшего книга, а дальше святая святых, спальня самого…
– Спать иди, кому говорят! – шипит старший книг.
– Да там же…
– Послушай… тебе приснился кошмар, – средний книг садится на корточки перед маленьким книжонком, – это бывает… нам снится то, чего нет на самом деле…
– А не, а там по правде-е-е!
– Да тихо ты! Ну вот, старшего разбудил…
Поздно, маленький книжонок уже бежит по лестнице