бросив недовольный взгляд на Ивана и сказавший что-то по-французски адьютанту-переводчику.
– Это форт Боярд[60], – пояснил переводчик, добавив, что к старшему по званию обращаться следует по форме, но лучше вообще не задавать лишних вопросов. – Нам не туда. Уже близко. Туда, – он неопределенно махнул рукой в сторону все той же полоски суши, очертания которой уже можно было видеть более отчетливо.
У Дмитрия отлегло от сердца. Оставив позади форт Боярд, судно огибало остров слева, приближаясь к береговой линии. Справа по курсу показался еще один форт, пониже, с глухими, почти без бойниц, стенами.
– А это что? Kec ке сэ? – не унимался Пустыня, даже не думая обращаться по форме. – Вот ведь понастроили… Сколько же у вас их тут? Нам не туда?
Переводчик, заверив, что «не туда», успел сказать, что форт называется Энет, что строились фортификации еще во времена Наполеона.
– Ого, – присвистнул Иван. – Значит, поквитаться с нами решил Наполеон. Через сто-то лет…
Ответить ему не успели. Прозвучала команда:
– Внимание! Приготовиться к выходу. L’appel![61]
«Боярдвиль» замедлил ход, причаливая к месту высадки. Вот он, остров д’Экс[62], скрытый за прочной фортификационной стеной, Атлантическое побережье Франции. Да, оттуда точно не выбраться. Знали военные начальники, русские и французские, куда следует упечь распространителей революционной заразы. Дмитрий, сносно говоривший по-французски, еще до отправки успел спросить у одного из французских офицеров: остров-то обитаемый? Офицер посмеялся, похлопал по плечу, заверив, что французы – не враги русским. Он, правда, и сам точно понять не может, за что их ссылают, но верит – вернетесь в Россию.
– А Наполеон так и не вернулся, – уточнил француз после некоторого замешательства, рассказав, что именно с острова д’Экс опальный император вынужден был сдаться англичанам и отправиться на остров Святой Елены. Навечно.
«Навечно», – вспомнил Дмитрий Орлов, замыкая линейку выстроившихся для переклички солдат.
– А это еще зачем? Чего нас пересчитывать? – взвился неугомонный Иван.
– Чтобы унизить, – тихо, со злостью, ответил стоявший рядом Афанасий Филиппенко, родом из Москвы. До войны он работал на одном из заводов, характер имел суровый, бескомпромиссный. Начальство его побаивалось, товарищи уважали. – Отвоевались.
«Ишь ты… Заговорил», – с неожиданным раздражением подумал Дмитрий, отметив, что их строптивый мутэн[63] молчал всю дорогу, а тут вдруг встрепенулся. Солдаты выстроились в две неровные шеренги.
– Румьянцев! Годофф! Носкофф! Анисимофф! Теречченко! Пустинофф! Новикофф! Бельякофф! Дрига! Филиппьенко… Моторьин… Феоктистофф… Крьевенко… Орлофф… Глотофф…
Французский офицер добросовестно выговаривал странные фамилии стоявших перед ним людей, стараясь не смотреть им в глаза. Напрасно. В глазах уже не было ни злости, ни презрения, ни