словно не желала слушать. Существование Дагейды, ее старшей дочери, было ее проклятьем и ее тайной, которую она старательно скрывала от всех. Торбранд конунг прожил с ней двадцать пять лет и умер, не зная, что их сын Торвард не единственное ее дитя и что раньше него родилась дочь Хёрдис от великана Свальнира. Она надеялась, что сын тоже никогда не узнает об этом, и старалась держать его подальше от Квиттинга и от Медного Леса, где обитала ее тайна. Кое-какие его слова и прежде наводили ее на мысль, что он о чем-то догадывается. Но что он все знает…
– Зачем тебя туда понесло? – горестно протянула она. Голос ее выдавал такую слабость, что Торвард немного растерялся: такой он никогда не видел свою упрямую и неустрашимую мать, которая только смеялась, когда вражеские корабли приближались к Аскефьорду. – Я не хотела! Я так не хотела, чтобы ты виделся с ней, чтобы ты вообще знал о ней! Она – мое проклятье! Лучше бы я бросилась со скалы, когда она еще не родилась!
– Зачем же ты бросила ее? – тихо спросил Торвард, который уже пять лет думал об этом. Все могло сложиться по-иному, если бы Дагейда не выросла в Медном Лесу как осиротевшая дочь великана. – Зачем ты бросила ее в пещере одну? Ведь она была совсем ребенком! Ей же было не больше года от роду!
– Она выглядела на все двенадцать! – огрызнулась Хёрдис. – Ты бы видел тогда этого ребеночка! Она же великанша, она росла быстрее кошки!
– Тем более. Ты же знала, кого произвела на свет! Ты знала, какие силы в ней скрыты. Почему же ты не взяла ее с собой? Тогда она не мешала бы, а помогала мне. Ты должна была взять ее с собой сюда. Чтобы она выросла, как человек.
– Ты не знаешь! – с болью и досадой воскликнула кюна, отворачиваясь и пряча свои слезы, как делают гордые дети. – Ты не знаешь, что здесь тогда происходило! Думаешь, фьялли очень обрадовались, когда Торбранд конунг привез из Медного Леса ведьму и объявил ее своей женой? Нет, сын мой! Гораздо больше людям хотелось надеть мне на голову кожаный мешок и забросать камнями! Они думали, что я околдовала конунга! И твой любимый Эрнольв Одноглазый кричал громче всех! А если бы я еще притащила из леса «великанье отродье», то нам обеим было бы не миновать кожаных мешков! Нет уж, я спасла себя, а она спасла себя, уж каждая как сумела! И может быть, она сумела это лучше, чем я… Ведь я – человек по рождению, а она – только наполовину. Она не знает ли грусти, ни любви. Она знает только два чувства – злость и радость…
Торвард молчал. Перед глазами его, как болотный огонек, смутно мелькало лицо Дагейды, бледное, с горящими желтыми глазами. Злость и радость…
– Она сказала, что не пустит меня к кургану, – произнес он потом, вспоминая последнее из двух свиданий с Дагейдой. – А я не могу найти дорогу к нему, пока один из двух Драконов не укажет мне дорогу к третьему. И если ты и правда хочешь помочь мне…
Торвард замолчал и только глянул на золотое обручье, украшавшее руку кюны Хёрдис. Она сидела отвернувшись, с трудом подавляя желание спрятать лицо в ладонях. Вот и ее последняя тайна вышла на свет,