взятия контрибуции с греков крайне странно и никак не вяжется с обликом строителя державы – он просто исчез с русского горизонта: сразу же после похода “иде Олег к Новугороду и оттуда в Ладогу. Друзии же сказають, яко идущю ему за море и уклюну змиа в ногу и с того умре”. Спустя двести лет могилу Олега показывали то под Киевом, то в Ладоге. Никакого потомства на Руси этот мнимый основатель государства не оставил (выделено нами. – Авт.)»[2] (Рыбаков, 1984, с. 11–18).
Выражение «русский Киев» применительно к 880-м годам тоже видится сейчас скорее идеологической нормой, чем исторической. Упомянутые «марийцы» и «эстонцы» также далеко не тождественны племенам меря и чудь образца 907 года. Более того, марийцы, именовавшиеся в летописях «черемиса», вообще не имеют никакого отношения к мерянам.
Полагаем, что и «поведение» князя Олега логически и психологически вполне «вяжется» с обликом Олега-человека. По-человечески как раз можно было бы понять уже весьма старого по летописям князя, достигшего пика своих побед, укротившего сам Царьград, и можно простить ему, уставшему от дел и складывающему с плеч груз ответственности, эту сентиментальность, объяснённую в «Саге об Одде Стреле», желание побывать на родной земле. Если верить его летописному желанию проведать останки боевого коня, то почему вызывает вопрос куда более естественный порыв? Тем более что происходит это всё по летописям отнюдь не «сразу же» после похода, а через 5 лет – в 912 году (а в исторической реальности и того позже, поскольку дата первого Олегова договора весьма условна). Кроме того, описание строительства державы в летописи предшествует описанию похода на Царьград. Результат этой многолетней, согласно летописцам, деятельности Олеговой проявился в сборе союзного войска, в том числе.
В книге «Язычество древних славян» у Б.А. Рыбакова находим хлёсткое:
«В сумбурной и нелогичной статье В.Л. Комаpовича, помимо признания Рода домовым, проводится мысль о существовании культа княжеского рода. Автор считает допустимым писать о том, что этот “культ возродился снова в историческое уже время над могилой Олега – основателя Киевского государства и родоначальника княжеской династии” (с. 97). Потомство Олега неизвестно, так что он никак не мог быть “родоначальником династии”. Напомню, что даже летописец XII в. не знал точно, где похоронен Олег – в Киеве, в Ладоге или “за морем”» (Рыбаков, 1981, с. 26).
В.Л. Комарович погиб в феврале 1942 года в блокадном Ленинграде, а его труд был высоко оценен редакторами ТОДРЛ и частично опубликован после смерти автора только 18 лет спустя (Комарович, 1960). А, скажем, академик Д.С. Лихачёв счёл аргументацию этого исследователя вполне убедительной и написал буквально следующее:
«Культ родоначальника сказался, в частности, в элементах религиозного отношения к Олегу Вещему, воспринимавшемуся одно время как родоначальник русских князей» (Лихачёв, 1985, с. 26). Так, может, и обоснованно воспринимался?
Например, как пишет А.П. Толочко в недавно опубликованном исследовании, «то, что Святослав Игоревич,