погоняй ты! – отец выругался. – Они начинают!
Но возчик даже не шелохнулся, и лошадь на удивление равнодушно по-прежнему плюхала копытами. Отец дубасил и дубасил по фляге. Волки не хотели или не решались выходить вперед, а может быть, их приковывал визг поросенка. Но, скорее всего, звери были сыты.
Между тем дорога пошла под уклон – к Смолькам. Потянуло дымом из труб. И как только прихлынуло дыхание жилья человеческого, так и волки начали отставать.
– Надоело, – проворчал возчик, накинул на локоть вожжи, снял рукавички, сунул их между коленей и начал скручивать самокрутку.
И отец скрутил козью ножку. Какое-то время оба молчали, освобождаясь от преследования. И лишь потрескивал крупный самосад и летели от самокруток по ветерку искры. И только теперь отец понял, что вспотел.
Когда утром я рассказал друзьям о случившемся, то был огорчен – они не удивились! А Федя тотчас растолковал:
– Экое, елдыжный бабай, диво! Погодь, снегу навалит, зайцы лежанки в огородах устроят, на пойме кочерыжки капустные выкапывать почнут, лисухи, гляди, по дворам зашныряют! А волки, ехор-мохор, всех собак в Смольках перетаскали… А вот лыжи у тебя, видать, катучие, широкие, с горы гоже…
Сам Федя ни на лыжах, ни на дровешках не катался, но всякий раз сопровождал сестру покататься.
Поп
Стороннего человека в деревне узнавали с первого взгляда. В одном конце деревни появится незнакомый, а в другом конце – уже спрашивают: «А это чей?».
После школы, накатавшись на лыжах, мы тянулись к деревне, когда на проселочной Никольской дороге появился мужчина. На нем была черная меховая ушанка с опущенными ушами, черное прямое пальто с меховым воротником, а на ногах подшитые валенки. В руке он нес пузатенький саквояжек. Мужчина оказался с бородой и с усами, да и по возрасту уже старый.
– А чей это дедок? – спросил я.
Витя пожал плечами – промолчал. А Симка, склонившись, в рукавичку тихо сказал:
– Поп. Сейчас к Федьке.
– А что ему здесь? – Я даже растерялся. – Зачем он сюда?
– Может, крестить кого…
– Как это крестить, если и церковь закрыта?!
Витя усмехнулся:
– Церковь! А в бане не хошь!
Дедок тем временем уже поднялся из впадины Лисьего оврага в деревню. Мы на расстоянии так и сопровождали его на лыжах. И действительно, свернул он к Фединому двору.
Диво дивное, пока мы тащились усталые, пока постояли на лыжах посреди улицы, из деревни в наш конец уже бежала хлопотливая бабенка: она что-то несла, покрытое полотенцем, что-то прижимала рукой – и все бегом, торопко, так и загребала ногами снег.
Это чья бежит такая
Вдоль деревни, вдоль села?!
То ли скачет, то ли плачет,
То ли просто весела! —
пропел Симка и добавил:
– Во как – уже унюхала.
– Ждали, поди, – сказал Витя. – Ну, так я поеду. – И развернул лыжи к своему крыльцу.
Выбежал Федя – и тоже в спешке: шапка