кило конфет. Некоторым деткам с колыбели сладкая шоколадка сама в рот валится, а ты попробуй горькую редьку, как я. Заткнись! Иначе прямо сейчас патруль кликну.
Я попыталась перестать плакать, но слезы полились еще сильней.
– Назло мне ревешь? – сдвинула баба брови в одну линию. – Ну, сама виновата, иду к телефону.
– Тетенька, – зашептала я, становясь на колени, – сделаю, что хотите, только не звоните в милицию. Могу к вам каждый вечер приезжать полы мыть.
И в эту трагическую минуту на пороге павильона появилась красная потная Алла все в том же светло-бежевом сарафане, но уже без кофты с длинным рукавом, и бледная до синевы Ирина Федоровна.
Мать Булкиной, вмиг оценив ситуацию, налетела на торговку.
– Как вы посмели повесить на ребенка гирю?
– Ну, так… штоб не слиняла… – начала оправдываться продавщица, у которой разом пропал боевой задор.
– Немедленно снимите цепь! – потребовала Ирина Федоровна. – Это я сейчас вызову милицию, расскажу, как вы издевались над девочкой, и мало вам не покажется!
– Они стекло расколошматили, – заканючила гадкая тетка, – их посодют.
– Вам не повезло, я адвокат, – отчеканила Булкина-старшая, – так что «посодют» вас. Снимайте груз. Отлично. Девочки, шагом марш на улицу.
Мы с Аллочкой вылетели из лавки и сели на брошенный кем-то деревянный ящик.
– Чего вы так долго? – прошептала я.
Алла вытянула левую ногу с перебинтованной коленкой.
– Я помчалась на поезд и упала. Ссадина здоровенная получилась, больно очень было. Кровь так и хлестала во все стороны, я одежду искачкала. В общем, опоздала на электричку, следующую долго пришлось ждать, все составы без остановки проносились. А ты подумала, что я тебя бросила?
– Ага, – кивнула я. – Извини.
Булкина расправила юбку сарафана и надулась.
– Вот ты какая, сразу о плохом думаешь… Отличного мнения обо мне, за предательницу держишь!
Я зашмыгала носом и, глядя на светлую ткань сарафана Аллы, опять заплакала.
– Прости, я страшно перепугалась.
– Перестань, – поморщилась Булкина, – сарафан соплями измажешь. Сегодня я его первый раз надела, мама его купила в фирменном магазине.
Я сумела справиться с рыданиями.
– Очень красивый.
– У меня нет плохих шмоток, – отрезала Алла.
– Пошли на поезд, – велела Ирина Федоровна, выходя из магазина.
Мы поплелись за Булкиной-старшей.
Алле, похоже, было не больно идти, она спокойно наступала на туго перевязанную белым бинтом ногу. Потом я заметила две наклейки пластыря на ее правой руке, одну на локте, другую в районе запястья, и спросила:
– Ты еще и руку разбила?
– Здорово грохнулась, – подтвердила Алла, – хорошо лицом в асфальт не угодила.
– Больно тебе, – пожалела я подругу, – вон, даже сквозь пластырь кровь слегка проступила.
– Ерунда, –