– человек молодой и крепкий, сладко посапывал, положив буйно-кудрявую голову на раскрытую историю болезни. На детски нежных, пухлых щеках играл румянец, грузное, но богатырски крепкое тело надежно припечатало к полу хлип-коватый стул. Ручка, которую румяный молодой человек не выпустил на волю, скользнув по странице, оставила на ней жирную изломанную кривую линию, как бы начертав график засыпания прямо на листе медицинского документа.
Лысый пошевелился, стащил через голову операционную маску, что-то проворчал и позвал своего коллегу:
– Петруччо! – не дождавшись ответа, вновь закрыл глаза. Тот, еще, очевидно, во сне, угрожающе произнес:
– Да я тебе сейчас… – Затем, с трудом оторвав голову от истории болезни, стал с излишним энтузиазмом тереть заспанную физиономию руками, отгоняя сон, в котором он только что с таким упоением колотил мастерской бутсой по упругому и звонкому мячу. Увидев испорченный лист в истории болезни, быстро взглянул на старшего коллегу. Но тот, похоже, ничего не заметил. После чего выругался себе под нос: – Вот черт! Страницу испортил, придется все переоформлять и все по-новому подписывать. Иначе Кефирыч завтра на конференции достанет своими приставаниями.
Петр Петрович Антошкин, второй год работавший в отделении на должности хирурга-ординатора, все еще мирно воспринимал институтское прозвище, несколько указывающее на его итальянистую внешность. Петруччо, Петролио, Петролино -всяк исхитрялся как мог, подчеркивая свою симпатию к этому крайне инициативному, юношески вспыльчивому, смешливому и бесконечно добродушному богатырю. И никто, совершенно никто, не звал его «жирдяем», потому что был Петя строен, легок и быстроног.
Пожилой хирург опять открыл глаза, тяжело вздохнув, вновь позвал помощника:
– Петруччо! Сгоняй-ка еще разочек, глянь больного. Проверь, все ли готово в операционной. – Он достал папиросу, помял ее, но курить передумал, сунул коробку в карман. Как бы нам с тобой не лажануться сегодня с этим парнем. Да и убери на столе. А то развел, понимаешь, гадюшник. Вот женишься, тогда будешь жену вызывать, чтобы убралась за тобой. А пока шуруй сам.
Тот, захлопнув испачканную чернилами историю болезни, живо протер марлевой маской стол, действительно хранивший следы чаепития, и с готовностью отозвался:
– Будет сделано, товарищ начальник! Живо смотаюсь. Да не волнуйтесь вы так, Виктор Евгеньевич!
«А как тут не волноваться? – подумал Виктор Евгеньевич. – Привезли парня с колотой раной часа два назад. Набежала целая толпа – все чернявые, носатые, одни мужики. Молчаливые и грозные – абреки прямо какие-то. И прут, как танк: – Вызывай доктора Панкратова! Он здесь лучший».
И как ни старался убедить их дежуривший в эту ночь Виктор Евгеньевич Кирюхин, что заведующий отделением Панкратов сегодня не дежурит, а промедление в данном случае равносильно смерти, подписать разрешение на операцию подозрительные лица отказалась. Погибнет парень! Виктор смотрел на почерневшие