родов оружия с постоянными штабными структурами, сводившему до минимума любые элементы импровизации в их области при начале войны, строгому соблюдению принципа недробимости состава дивизий.
Но военная система с главенствующей ролью военного министра, созданная в 1860—1870-хгг. в результате реформ Милютина, уже имела серьезные органические недостатки, заложенные в самой их концепции. Это, во-первых, невозможность развития в России независимого органа управления и планирования. Во-вторых, засилье административного элемента в ущерб строевому («военная бюрократия») и оторванность военной науки от строевой, повседневной жизни войск. Отсюда следовали непоправимые ошибки в планировании войны, недоразвитость штабного управления крупными войсковыми массами, организационные импровизации на театре войны, ведшие к снижению и потере боеспособности соединений, – так называемая «отрядомания». Эти черты русской военной организации сами по себе не были органически связаны с наличием или отсутствием в России тех или иных социальных или политических институтов, будь то, скажем, самодержавная монархия или сословный строй.
Керсновский был совершенно прав, когда писал, что, упраздняя корпуса, «язву нашей военной системы – "отрядоманию", – Милютин делал нормальным порядком вещей», «Милютин смотрел на ведение боя бюрократически– он совершенно пренебрегал духовной спайкой начальников и подчиненных, взаимным их доверием, рождающимся в живом военном организме за долгие годы совместной службы в мирное время», «положительные результаты милютинских реформ были видны немедленно… Отрицательные же результаты выявлялись лишь постепенно, десятилетие спустя, и с полной отчетливостью сказались уже по уходе Милютина»[5].
Если в Освободительную войну 1877–1878 гг. русские войска вел высший командный состав, который в подавляющем большинстве, как и генерал Д. А. Милютин, был воспитан и выдвинут еще в николаевскую эпоху, то в Маньчжурии в 1904–1905 гг. распоряжался генералитет, сформированный и отобранный военной системой, сложившейся в результате реформ 1860—1870-хгг. Русско-японская война показала возможности созданной Дмитрием Алексеевичем военно-административной организации, позволившей перебросить полмиллиона войск из европейской части страны на Дальний Восток– решить задачу, подобную которой еще не решала ни одна военная система в мире. Но она же показала и то, к чему вела практика импровизационных штабов[6], увенчавшаяся катастрофой под Мукденом. И под впечатлением войны на Дальнем Востоке в 1909 г. Дмитрий Алексеевич пришел-таки к мысли о необходимости воссоздания в русской армии корпусов именно в качестве постоянных воинских соединений мирного времени[7].
Невольно вспомнишь слова А. В. Суворова, сказанные им в предвидении последствий тенденций, заложенных в нововведениях императора Павла I: «Всемогущий Боже, даруй, чтобы зло для России не открылось прежде 100 лет, но и тогда основание