Воин по призванию, «по природной жиле», как говорил народ. В бойцовом сердце его жила неугомонная страсть к победам во славу своего князя, во славу Русской земли. Страсть эту он превратил в свое коренное дело. Им только и жил. Да и воины-дружинники, ходившие под ним, подбирались не с кондачка, многие не приживались: воевода был крут в своем ратном рвении; те, кто давал послабку своей воле и мужеству, – гибли в сечах, другие просто уходили, затаив злобу; но зато те, кто оставался, не хаяли свою служацкую судьбу и прикипали к старшине намертво.
Князь Мстислав помнил: своим удачным победам над дерзкими уграми и спесивыми ляхами он во многом обязан Степану. И если характер и господскую хватку он выковал еще под крылом отца, то закалил ее у воеводы.
Цепкая память князя держала суровое, но вдохновенное время первых рубежей, когда в походах на юг и запад закладывались камни его будущей славы. Там лилась рекой кровь, но поднимались в небо и пенные кубки за победы русских мечей и знамен. Оттуда, с высоты своего триумфа, зрили они сквозь забрала на сводящие с ума просторы новых границ земли Русской, завоеванной ими своей кровью, отвагой и великими страданиями.
– Ты что такой постный, князь? Хоть просвирки из тебя лепи, – тронул Мстислава вопросом Степан. – Вьюга тебе, шо ли, в лицо заглянула?
– Не береди душу. – Мстислав отодвинул испитую кружку. Взгляд его вспыхнул на миг, но тут же погас, как искра, на которую наступили ногою. – Вот уж скоро совету быть в палатах Мономаховичей… а что-то не видно союзных князей с дружинами… Мы да ростовчане с молодым князем Василько явились на зов Киева… А может, на посмешище? Где суздальцы? Где их князь Юрий Всеволодович? Али грибами объелся, что гордыней и спесью зовутся?! Так гордыня и у нас в избытке имеется… и ножны наших мечей не заткал паутиной паук! У меня тоже – старые счеты с двоюродным братцем… Однако ж я в Киеве… Русь-то одна!
– Остынь, княже! Будет из-за сего кручиниться. Гляди, уж и так стал темнее тучи. Приедут князья! Куды им деться? Уж не думает же суздальский князь, что татарва, придя на Русь, обойдеть его стороной?
– А вот и вопрос!.. – Мстислав мстительно сузил глаза. – Каждый нынче промышляет о своей голове… Я слышал, этот надменный суздальский гордец алчет съезда у себя во Владимире… а потому и не едет на совет в оскудевший Киев.
– Може, и так… – кашлянул в усы воевода. – Тю, властолюбец чертов! А ведь суздальцы, владимирцы – сильная подмога… Ежли татарев истинно тьмушшая… где ж нам двинуться в степь без них? У Василько Константиныча копий не густо – панцирников горсть, а верховых и того меньше… Да и сам он дитё – недавне из отроков вышел. Усы ишшо нежные, в сыны годится тебе. Вся надёжа на Божью милость! – Голос Степана Булавы прозвучал отрезвляюще горько, но крепче резанули по сердцу другие слова воеводы: – Воть ты глаголешь, пресветлый, защитники мы… – Старый воин наморщил лоб, задумчиво оперся рукою на средокрестие меча. – А воть скажи по совести, княже, кто? Кто знает о наших с тобой бедах и чаяньях там, на севере Руси? Разве все тот же треклятый суздальский князь, дак и он околот южной Руси