неделя, и я опять срываюсь. Иногда мне кажется, что в один прекрасный день он возьмет и уйдет.
– Если ты не прекратишь скандалов, он так и сделает. Ни один мужчина не вынесет этого. Ты все так отчетливо видишь, а изменить своего поведения не можешь…
– Не могу, Верочка. Но я знаю, что это я во всем виновата. Тогда, в самом начале, он поверил, будто я начисто лишена ревности. Он говорит, что жестоко за это поплатился. Скоро он возненавидит меня. И это после такой любви…
В глубине души Дау понимал, что в чем-то не прав. Насколько глубоко вошли в его душу противоречивые мысли и как его мучили сомнения, можно судить по следующему факту. Много лет спустя, попав в тяжелейшую автомобильную катастрофу и пролежав без сознания полтора месяца, Дау, придя в себя, спросил у жены:
– Корушка, я успел на тебе жениться?
Одной этой трагической фразой сказано все.
В начале тридцатых годов родители Дау переехали в Ленинград. Лев часто приезжал к ним на неделю-другую. Соскучившись по матери, он первые дни почти никуда не ходил, проводя все время дома.
Как-то он выбрал удобный момент и начал один из тех разговоров, когда можно спрашивать о чем угодно и на любой вопрос получишь ответ.
Лев сидел в комнате матери. Сначала оба долго молчали, потом он спросил:
– Мама, ты счастлива с отцом?
– Как тебе сказать… Мы прожили жизнь тихо и мирно…
– Нет, я не о том, это я знаю. А любовь, такая, чтобы сметала все преграды?
Любовь Вениаминовна посмотрела на сына очень внимательно:
– Что ты придумал?
– Да ничего…
– Нет уж, говори, если начал.
– Я подумал, может быть, я дитя тайной любви. Мои чувства к тебе от этого никак не изменились бы.
Любовь Вениаминовна расхохоталась:
– Ничего похожего! Ты сын своего отца. И вообще должна тебе заметить, что муж, дети, работа – это полная жизнь, поверь мне.
– А страсть? Чтобы страдать и ликовать?
– Нет, Лев, такой страсти не было.
– Ни разу в жизни?
– Ни разу в жизни.
– Почему?
– Ну, как тебе сказать… Наверное, не представилось случая.
– Так надо было искать!
С каждым днем Ландау все больше привязывался к Коре. Ему хотелось проводить с ней все время. Но все же случилось так, что Ландау пришлось уехать из Харькова.
Однажды ректор университета пригласил Льва Давидовича к себе в кабинет и недовольным тоном сказал:
– У вас странные методы преподавания, профессор. Вы спрашиваете у студентов-физиков то, что входит в программу филологического факультета: кто писал «Евгения Онегина» и так далее. Педагогическая наука не допускает ничего подобного.
– В жизни не слышал большей глупости, – ответил Дау.
Ректор обиделся:
– Если вы не возьмете своих слов обратно, я вас уволю.
– Не имеете права.
– Посмотрим.
Ландау был уволен, хотя ректор