с пышным красным бантом. Вручив ее, он так же быстро, как приехал, уезжает на серебристом Rolls-Royse, принадлежащем одному из самых знаменитых жителей острова.
Корзину забирает женщина. Когда ее вечер подходит к концу, она разворачивает посылку в святилище своей гостиной, оформленной в сочных тонах. Знакомые французские слова все проясняют.
По щеке скатывается слеза.
Фольга хрустит в ладони. Прохладное стекло успокаивает кожу, как бальзам. Кажется, что шампанское ожидало ее во льду все эти годы. Она несет бутылку к стойке бара, унизанные кольцами пальцы, дрожа, снимают оплетку.
Хлопок вылетевшей пробки дерзко разрывает тишину ночи. Уже поздно, но повод слишком значителен, чтобы оставить его без внимания. Скоро ночной покой нарушат другие звуки: звонок телефона, голоса родных и друзей, поздравления с окончанием войны, которая казалась бесконечной. Но это все потом, а сейчас…
Пузырьки шампанского взрываются у нее на языке. Это вкус победы и поражения, любви и утраты, ночей веселья и упадка в Гаване, дней изгнания в Палм-Бич… Она молча поднимает бокал. Вид собственной руки – руки уже немолодой женщины – до сих пор ей непривычен. «Выдержанная» кожа, которую не разгладит ни один пластический хирург, насмешливо указывает на то, что нет вора более жестокого, чем время.
Когда она успела так постареть?
Записки в корзине нет, но и не нужно. Кто мог прислать этот подарок – такой дорогой и так о многом говорящий именно ей?
Только он.
Глава 1
Январь 1960 года
ПАЛМ-БИЧ
Чем более успешно женщина коллекционирует предложения руки и сердца, тем более эксцентрическая слава ее окружает. Одно предложение совершенно необходимо для того, чтобы тобой восхищались в приличном (ну, или не очень приличном) обществе. После второго ты становишься желанной гостьей на вечеринках, после третьего приобретаешь легкий ореол таинственности. Четвертое – это уже скандал, а пятое делает тебя легендой.
Я смотрю на мужчину, стоящего передо мной на одном колене. Как его зовут? От избытка шампанского и дури он вот-вот потеряет равновесие и рухнет. Это двоюродный племянник достопочтенных Престонов, некровный родственник бывшего вице-президента, кузен действующего сенатора. Его смокинг элегантен, состояние, вероятно, довольно скромно (хотя тетушкино завещание вселяет оптимизм), подбородок недоразвит, оттого что Престоны слишком часто женились на Престонах.
Эндрю? Или Альберт? А может, Адам?
Мы всего несколько раз виделись на вечеринках вроде этой. В Гаване я была королевой таких праздников, а здесь, на Палм-Бич, вынуждена радоваться, что меня вообще пригласили. Дальний родственник американской знати – это, пожалуй, не такая уж плохая партия. Нищим, как говорится, не пристало быть разборчивыми, а беженцам тем более. Разумно было бы принять это предложение (счастливый пятый номер в моей коллекции) и следом за сестрой Элизой отправиться в святилище законного брака.
Но какая мне от этого радость?
Шепоток шуршит по моему платью, у всех на устах мое имя – Беатрис Перес, – спиной я чувствую тяжесть любопытных взглядов, слова ползут ко мне, цепляются за мой подол, срывают с моей шеи фальшивые бриллианты и швыряют их на пол.
Вы только поглядите на нее!
Высокомерная, как вся их семейка! Пора бы им уже понять, что здесь не Куба!
Посмотрите на ее бедра, на ее платье!
– Разве Пересы не все потеряли? Разве Фидель Кастро не национализировал сахарные плантации ее отца?
– Есть ли у нее стыд?
Я широко улыбаюсь: моя улыбка лучезарнее, но не подлиннее моих бриллиантов. Не останавливая взгляда ни на Александре, который похож на сухопутного человека, оказавшегося в шторм на корабле, ни на блюстителей светских порядков, которые мечут в меня громы и молнии, я нахожу в толпе Изабеллу и Элизу. Мои сестры стоят в углу с бокалами шампанского в руках, своим видом напоминая мне о том, что никогда и ни перед чем не нужно сгибаться.
Я храбро смотрю на Элистера.
– Спасибо, но я вынуждена отказаться.
Я стараюсь придать своему тону непринужденность, показывая, что воспринимаю все это как шутку, причем пьяную. Надеюсь, так и есть? Люди ведь не влюбляются и не делают предложение одним махом? В любом случае ситуация… неловкая.
Бедный Артур, похоже, ошарашен моим ответом. Может, он и не шутил.
Постепенно он приходит в себя. Беззаботная улыбка, которая была на его лице до того, как он упал на колени, возвращается, став еще шире. По-видимому, он вернулся в естественное для него состояние полной удовлетворенности собой и своим миром. Я протягиваю ему руку, он хватается за нее липкой ладонью и, качнувшись, встает. С его губ срывается звук, похожий на хрюканье.
Он прищуривается. Его глаза теперь на одном уровне с моими. Ну или почти на одном: туфли, позаимствованные у Изабеллы, добавляют мне пару дюймов.
Блеском во взгляде Элек напоминает ребенка, который