Какие-то люди обступили кабину, говорят с водителем. Поднялся шлагбаум – значит приехали. Автобус остановился против длинного строения, похожего на ангар. Ворота открыты. Внутри светло. Вдоль стен стеллажи, в центре стеллажи. Мы столпились, как стадо овец. Нас не пускают: ждите. А холодина страшная – ветер арктический. Я в пиджаке на одной пуговице, под ним тоненькая рубашка, ветер задувает до мозга костей. По ангару ходит мужик, разговаривает по радиотелефону. Что-то кричит: очень похож на лагерного надсмотрщика из наших военных фильмов, только овчарки не хватает. Другой немец переводит: «Вносите свой багаж». Вот и Лиза тащит наши сумки. Служитель опечатывает, наклеивает номер, даёт бирку. Кто сдал – не толпись, выходи наружу, жди.
Ну всё, багаж сдан. Идём в другое место. Какой-то служащий подгоняет мне инвалидное кресло, Лиза везёт меня вслед за толпой. Наконец мы в тепле, в большом помещении. За столом комиссия: предварительная регистрация наших документов.
В комиссии парень в белом халате – на вид лет двадцати пяти: рыжие, растрёпанные волосы, рыжая бородка-эспаньолка. Подходит ко мне:
– Я врач. Что с вами?
– У меня в детстве был полиомиелит.
– Что такое полиомиелит?
Он сражает меня своим вопросом. Жму плечами:
– Болезнь такая.
– Не знаю, нет такой болезни!
Ничего себе даёт! Пытаюсь объяснить:
– Ещё её называют детский паралич.
– Ну да, такая болезнь есть. Что вам нужно: костыли, коляска (Rollstuhl3)?
– Да, коляска нужна.
– На которой сидите, ваша и будет. Перед отъездом сдайте её в дом номер пять.
– Понял.
Потом нам объясняют, что столовая в седьмом доме, завтрак с семи до половины девятого, обед с двенадцати до двух, ужин с половины шестого до семи, а завтра в десять часов надо прийти в одиннадцатый дом для получения инструкций. Всё, мы свободны. На выходе служитель протягивают нам два пакета – сухой паёк. Лиза от него отказывается.
– Вам в третий дом, – говорит высокий молодой парень в свитере. – Я вас провожу.
Он везёт меня по безлюдным дорожкам, освещённым фонарями. Уже двенадцатый час, лагерь спит. Поворот, и перед нами двухэтажное здание с тёмными окнами, только из входной двери выливается яркий свет. По пандусу наш провожатый в момент возносит меня на трёхступенчатое крыльцо. Навстречу выходит немец с солидным брюшком – так называемый хаусмайстер, или заведующий домом. Теперь мы в его юрисдикции, а наш провожатый исчезает.
Хаусмайстер привёл нас в комнату в дальнем конце коридора. Едва он открыл дверь, заплакал ребёнок. Хаусмайстер щёлкнул включателем. Мы вошли в большую комнату с двумя широкими окнами. Слева две двухъярусные кровати. На нижней молодая, толком не проснувшаяся, брюнетка с распущенными волосами, успокаивает грудного ребёнка. У правой стены ещё одна такая же четырёхспальная конструкция. Между ней и окном односпальная кровать на колёсах, с механизмом регулировки изголовья.
Не такого я ждал