– спокойствия.
Жизнь без Холмогорова не то чтобы наладилась – как раз наоборот: каждый день становился лишним подтверждением тому, что ничего уже не вернуть, однако кое-что положительное все же случалось. У журнала, в котором работала Надя, появился новый владелец, увеличивший, пусть даже немного, оклады сотрудникам. А еще он сменил название: теперь издание носило громкое имя «Подмостки». Оставшиеся в штате соревновались в остроумии, придумывая и другие «звучные» названия: «Подметки», «Подмышки» и тому подобное, которые, понятно, произносились с оглядкой и шепотом. Так же тихо все хихикали. Все, кроме Нади. Она приходила в редакцию работать, и только.
Все шло своим чередом – чередом серым и унылым. Пока снова на ее горизонте не появилась Бровкина.
Глава 8
Новый год Надя и Елена Юрьевна решили встретить вместе. Конечно, Наде хотелось, чтобы и родители приехали, но у отца с матерью была золотая пора заработков. Папа – вечный Дед Мороз, а мама, много лет радовавшая детвору в образе Снегурочки, теперь представляла сказочную Фею. Впрочем, Надя сама не хотела оказаться в шумной компании – общество Радецкой ее вполне устраивало.
Пришлось, правда, настоять, чтобы Елена Юрьевна пришла праздновать к ней, чтобы не вынуждать пожилого человека торчать в предпраздничные часы на кухне в ожидании гостьи. Надя собиралась наготовить побольше, да и посидеть, отмечая наступление нового года, подольше. Но старушка, словно почувствовав подвох, явилась намного раньше назначенного времени. Вместе они не спеша готовили салаты и разговаривали. Вскоре Надя поняла, что по части кулинарии ей за Радецкой не угнаться.
– Как же вас первый муж бросил? – удивилась она. – Красавица, образованная, да еще и готовите так, что только за это муж должен был вас ценить.
– Так и ценил. Ну, глупость сделал, а я не простила. Прибегал потом, обратно просился. И даже, когда снова женился, а я замуж вышла, все равно приходил к нам, поболтать будто. Мне жалко его было. И к тому же я уважала его. Большой ведь талант.
– О ком вы говорите?
– Моим первым мужем был Николай Георгиевич Журавлев, артист, к сожалению, не только на сцене, но и в жизни. Каждый его выход – мизансцена. И всегда блестящая. А если что-то спрашивал меня, то тут же повторял вопрос, но уже с другой интонацией: ему хотелось быть убедительным даже в мелочах. До самой своей смерти оставался большим ребенком, наивным и чистым. Квартира ведь мне от него досталась, он ушел от меня к своей студентке, а потом уж получил, как народный артист и лауреат, другую.
– Ну, ему хоть тратиться на новое жилье не пришлось.
– Даром и тогда ничего не давали, – заметила Елена Юрьевна. – Какому талантливому человеку охота читать в Кремлевском дворце съездов стихи о советском паспорте или отрывки из поэмы «Ленин»? Хотя нет, были такие, что от всей души рвались на эту сцену и там в исступлении орали: «Партия и Ленин – близнецы-братья! Кто более матери-истории ценен…»
Радецкая