нет с собой вещей, ни белья, ничего…
– Мне надзирательница тампоны покупала на свои деньги, мне надо будет ей вернуть… – прошептала Даша, и Глафира, бросив на нее взгляд, увидела, как по щекам ее катятся слезы.
– Вернем! Говорю же: не переживайте! Теперь все позади. Лиза сделает для вас все! Главное, чтобы вы рассказали ей всю правду, тогда будет легче за вас бороться. Все, приехали. Предлагаю вам взять себя в руки и сосредоточиться на покупках. Вы лучше знаете, что вам понадобится. Не стесняйтесь, деньги есть.
Из гипермаркета они вышли, толкая впереди себя тележку, нагруженную всем необходимым. Под конец, когда в нее были уложены продукты, гигиенические средства, белье и немного одежды, Глафира не удержалась и положила два пакета с углем для гриля.
– Все-таки за город едем, можно мясо пожарить на углях…
– Вы действительно считаете, что у меня появится желание есть? Или готовить? – спросила Даша уже в машине.
– Вы поймите, Даша, вам сейчас нужны силы. Я пока еще не совсем в курсе вашего дела, но знаю только одно: Лиза сказала, что вас обвиняют в убийстве соседа, которого вы не убивали.
– Да разве дело только в этом? Кто кого убил… Все это пустое… Ничтожное… Я и тюрьмы не боюсь. У меня вот здесь болит, понимаете? – И Даша осторожно, словно у нее под свитером была рана, положила руку на грудь. – Так болит… Никак не могу смириться с мыслью, что он все забыл, понимаете? Мы же были с ним одним целым, ходили, всегда держась за руки. Мы были невозможно счастливы. Мы пустили друг в друга корни. Я даже и представить себе не могла, что мужчина способен на такую любовь. Я не знала, что такое подушка, потому что всегда спала на его плече, там даже впадинка такая есть, словно специально для моей головы. Мы, ложась спать, складывались в одно целое и засыпали. Как единый организм. Мы были так счастливы!
Глафира слушала молча, сочувствуя Даше и понимая, что никто ей не поможет справиться с болью от потери любви, кроме нее самой.
– Я скажу дежурную фразу, – проронила Глаша осторожно, – но она такая верная: вам надо это просто пережить. Стиснуть зубы и пережить.
– Да-да, – вздохнула Даша, уставившись в окно, словно там мимо нее с дьявольским свистом пролетали все ее несбывшиеся надежды, призраки большой, придуманной ею же самой любви, черные тени того, что прежде было радостью. – Скажите еще, что время все залечит. Конечно, я понимаю, что, если выживу и не свихнусь, то со временем успокоюсь, просто забуду. Но я же буду страдать до скрежета зубовного. Сколько еще бессонных ночей мне уготовано? Переживу ли я физически эту отраву предательством? Не погибну ли?
– Если доверитесь нам, то переживете. Думаю, что радикальная смена обстановки пойдет вам на пользу. Следственный изолятор еще ни на кого не действовал успокаивающе, согласитесь.
– Хорошо…
– У вас есть дети?
– К сожалению, нет. – Даша помолчала немного, потом сказала как бы в продолжение своих пока еще не озвученных мыслей: – Она, знаете, выпить любила…
– Это вы о ком?
– О