твой совет, Миха, – промолвила наконец Сонька.
Она называла дочку Михой, когда испытывала особую нежность к ней.
– Мой совет? – удивилась дочь. – Слушаю тебя.
– Мы должны помочь одному человеку, – сказала Сонька. – Дело трудное. Но оно должно стать последним.
– Последним – это как?
– Больше воровать не будем. Уйдем от этого. Я дала себе слово.
– Мам, а жить на что?
– Наймусь к богатым в прислуги, – отшутилась та.
– И стыришь все, что плохо лежит, – рассмеялась дочка.
В гостиную бесцеремонно вошла Ольга и громко заявила:
– Нужны деньги на базар. Никакой жратвы в доме нет.
Сонька достала из сумочки пару купюр, протянула прислуге.
– А шепчетесь чего? – настороженно спросила та. – Опять чего-то затеваете?
– Ступай по своим делам и не лезь в чужие! – резко ответила Сонька.
– Вот и поговорили. К ним по-людски, а они по-собачьи, – мотнула головой Слон и потопала на кухню. – А еще господа прозываются… Из грязюки – в князюки!
Хмыкнув, она с силой захлопнула дверь.
– Хамка, – возмутилась мать. – Наглеет день ото дня.
– Так выгони ее, – пожала плечиками Миха.
– Как-то не с руки. Слишком много знает про нас.
– Потому и наглеет, – кивнула дочка и заговорщически подсела к матери поближе. – Ну и в чем мы должны помочь человеку?
Был ранний вечер.
Зажигались уличные фонари, на улицах появилась праздная, гуляющая публика, отовсюду слышалась музыка духовых оркестров.
Осень плавно обволакивала город. Листья, задетые волной первых холодов, нехотя падали на землю, создавая причудливый ковер невероятных узоров и красок. По влажной мостовой проносились пролетки и кареты с лихо гикающими извозчиками. Изредка булыжный грохот рессорных колес прорезал резкий звук автомобильного клаксона, отчего лошади шарахались, а народ оглядывался, удивленно и едва ли не со страхом провожая взглядом чадящее чудо наступившего века.
Сонька и Михелина сидели в пролетке, внимательно наблюдая за тяжелыми чугунными воротами особняка на Фонтанке, из которых с минуты на минуту должен был выехать князь Брянский.
Сонька выглядела так, будто не было за ее плечами двух каторг, будто судьба не коснулась ее своим корявым крылом, – изящная, с ухоженными руками, свежим лицом и, что самое удивительное, отличной, белозубой улыбкой.
Может, лишь некоторая жесткость и холодок в глазах выдавали прошлое этой дамы.
Михелина в свои неполные шестнадцать лет смотрелась абсолютно сформировавшейся девушкой – высокой, стройной, с красивой линией бедер и изящной грудью, что немедленно привлекало внимание противоположного пола. Она с тревогой и нескрываемым волнением посмотрела на мать.
– А если он сегодня отменит свой выезд?
Сонька взглянула на изящные наручные часики – они показывали шесть вечера…
– Аристократы, детка, не любят менять