я не могу… просто все забыть – не могу. Мне жаль, что я не встретил вас двадцать лет назад, но теперь я буду ненавидеть вас… и почитать. Но ненависть – она сильнее, отец. Поэтому рано или поздно я убью вас. А потом и себя, потому что жить с таким разладом мыслей не в моих силах. На такую пытку, отец, меня не хватит… Поэтому, если вы не хотите погубить и свою душу, и мою, и души тех, кого, возможно, вам еще удастся отвратить от зла удачнее, чем меня – вам лучше позволить мне умереть сейчас. Пока еще я что-то понимаю и в состоянии отвечать за себя. Иначе – два выхода. Или тот, о котором я сказал только что, или – я просто покончу с собой. Если вы действительно имеете ко мне хоть каплю сострадания, вы поведете меня завтра вместе с Эльзой. Вину перед людьми, вы сказали, я искупил на вашем допросе? Дайте искупить вину перед моей второй матерью. Она тоже человек… Вот я это и сказал.
Глаза закрыты. Лицо мокрое от сукровицы и…
И все.
– Теперь мне уже не отступить, да?
Молчание. Тяжелое.
И секунды тоже могут быть бесконечными…
– Нет. Только к-когда записи дела будут переданы властям.
– Тогда сделайте это побыстрее, отец. Я не хочу иметь возможности передумать.
Молчание.
Секунды длиной в бесконечность.
– Ты уверен в том, что говоришь?
– Как никогда…
Молчание. Минута молчания…
– Хорошо.
Вздох.
– Ну, вот и все. Пусть будет так… – глаза открыты. Лицо мокрое от сукровицы… Взгляд блестящий и больной. – Вам придется уйти, чтобы сделать это?
– Да. Ты х-хочешь, чтобы я ушел?
– Я хотел бы, чтобы вы остались и поговорили еще со мной. Вы ведь можете вернуться потом?
– Конечно.
– И вы будете со мной?
– Если хочешь.
– Всю ночь?
– Всю ночь.
Пять лет назад.
Дознание по делу обвиняемого в похищении младенца, намерении убийства и угрозах убийством посредством заключения договора с потусторонними силами. Обвиняемый: Альберт Майнц, профессор литературы. Шестой допрос (без применения пытки)
– С какой целью и где вы содержите похищенного ребенка?
– Я не д-делал ничего подобного… Я н-невиновен…
Природа зверя
…omnis enim natura bestiarum et volucrum et serpentium etiam ceterorum domantur et domita sunt a natura humana.[3]
Пролог
– Храни Господь курьерскую службу.
Голос помощника был охрипшим и каким-то мутным – высокий стоячий ворот, кожа которого задубела на морозе, глушил слова, плохо выпуская их вовне. Уже подступающий февраль в этом году тотчас дал понять, что решил обосноваться всерьез и надолго, одаряя род людской всеми прелестями, каковых в Германии не было видано уже давно – ветром, перемешанным со льдом, стужей, от которой в буквальном смысле на лету замерзают вороны, и почти не прекращающимся снегом, творящим едва проходимые сугробы даже посреди дороги и ломающим древесные ветви.
На восхваление курьерам Курт не ответил – сие славословие произносилось уже не в первый раз за время их пути, и в эту минуту наверняка еще