писать не буду.
– Как хочешь. Ты свою судьбу сам выбрал.
Подумав немного, А. Беккер взял бумагу, писал. Полесов встал, презрительно кинул подследственному:
– Приду через полчаса, чтобы все было написано. С места не вставать.
Вышел из кабинета, щелкнул замок.
Наконец, когда чистосердечное признание написано, арестант безучастно сложив руки на коленях и еще два часа ждал, пока вернется Полесов. Когда тот зашел в кабинет, быстро прочел написанное, убрал листы бумаги в черную папку:
– А теперь пиши под мою диктовку… Я, Александр Эрнстович Беккер, находясь на круизном судне, пришвартованном в румынском городе Констанца, вечером пятнадцатого августа тысяча девятьсот семьдесят пятого года, выпил четыреста граммов, нет, это много, триста граммов водки, отчего мне стало плохо, почувствовав позывы к рвоте, вышел на палубу, перегнувшись через перила, засунув два пальца в гортань, пытался очистить желудок. Не справившись с вестибулярным аппаратом, я упал в воду. В беспамятстве пытался куда-то плыть, куда не помню, но появились румынские пограничники, вытащили из воды, погрузили в свою моторную лодку и всю ночь я провел в их изоляторе. Наутро после допроса меня забрали работники круизного судна. У меня не было намерений бежать или каким-то иным образом предавать родину, все произошло как цепь нелепых и трагических случайностей. Дата, подпись…
Полесов удовлетворенно читал бумагу:
– Но это не все, дорогой гражданин Беккер… Сейчас идешь в камеру, а завтра с утречка, мы с тобой будем долго-долго говорить на тему службы родине. О том, что долги за ее хорошее к тебе отношение надо возвращать… О том, что теперь ты себе не принадлежишь, что не дай бог тебе ослушаться твоего куратора от КГБ. Кстати, знаешь, как расшифровывается КГБ? Контора глубокого бурения! И теперь остаток жизни наша организация будет тебя бурить. Глубоко и с чувством!
Следователь нажал на кнопку, вошел охранник и проводил в камеру.
1915.
Новоиспеченные супруги весело хохотали, вспоминая свои парижские гуляния, покачиваясь в неторопливой пролетке, медленно тряcясь по мощеным улицам маленького польского города Оценде. Раньше городок назывался Остенде и принадлежал Восточной Пруссии, но всё преходяще в этом мире.
Ветерок развевал конец белого длинного шарфа на точеной шее красавицы, а парижская шляпка делала ее наряд изящней, совершенней. Спутник явно любовался своей женой, та была в самом расцвете женской красоты.
От счастливой и влюбленной женщины исходит сияние. Откуда струилось оно, впрочем, непонятно. Материалисты хотя и подвержены влюбленностям ровно в той же мере, что и не материалисты, предпочитают это объяснять химией. Существа более восторженные склонны объяснять это чувство подарком небес.
Мужчина носил строгий черный сюртук хотя и выглядевший скромным, но из очень хорошей шерсти. Волевой подбородок, ясные глаза, в которых, к тому же, чувствовалась энергия и мужественность, короткие темные волосы, прямая посадка спины выдавали в нем