родственникам, что Андрей был лишь детским бредом, обрушила всю свою любовь на плакат Ван Дамма. Потом был плакат Лундгрена и еще много-много других кумиров. Попытки одноклассников пригласить меня на свидание я считала издевательством, на которые научилась отвечать быстро и жестко. Андрей уже давно уехал в Омск и исчез из моей жизни, а влюбиться в кого-то снова я боялась.
Так прошло шесть лет…
На годовщину – 30 лет совместной жизни его родителей – меня пригласили отдельно, памятуя о постоянном «динамо» в сторону всех остальных праздников. С ремаркой: «Присутствие обязательно!!!».
На входе в зал сталкиваюсь с… Андреем. Тоже приехал! Он минуту смотрит на меня как на Нечто особенное. Затем стискивает в объятиях и заверяет, что жутко рад меня видеть.
Весь вечер мы сидим рядом, где-то на «камчатке», и я не могу унять дрожь в руках и коленях. Праздник близится к закрытию ресторана. Любимый намекает, что мы могли бы пойти в гостиницу. Я уже наполовину близка к инцесту… И тут он вдруг неожиданно вспоминает, что мы на семейном мероприятии.
– Блин! Ты же… А кстати, ты мне – кто?
Так он меня даже не узнал?! Ну, ладно! Сейчас ты у меня получишь «момент прозрения».
Некоторое время он рассматривает меня, как восставшую из ада: со смесью ужаса и любопытства.
– А помнишь, ты перед отъездом сказал, что я уродина? И что когда я вырасту, то стану интересной… собеседницей? – спрашиваю у него ядовитым тоном. – Ну и как? Интересно было?
И что вы думаете? Он этого тоже НЕ ПОМНИТ! Ни точно, ни даже приблизительно. И если он, мол, такое ляпнул, то только затем, чтобы убить во мне зародыши нарциссизма.
– Слушай! Давай сейчас выпьем по маленькой, – разливает из первой попавшейся бутылки. – Ты меня простишь, и мы все забудем! Блин, я себя чувствую кретином из-за того, что предложил!..
А я? Кем себя чувствовала все эти годы я?! Когда из страха быть отвергнутой, отворачивалась от любви первой?!
Можно ли забыть то, что навсегда искалечило мое сознание? Я не знаю. И он тоже не знал ответа на этот вопрос».
«Принятие… в номер».
Шеф страдал с похмелья и в его кабинет в коридоре стояла очередь.
Головная боль взрывалась в шефском мозгу, китайскими бомбочками, сам вид монитора причинял нестерпимую боль. Он не придирался и все, что читал, не вчитываясь бросал в папку «В номер». Все, кому позволяла совесть, пытались протолкнуть свои коряво написанные заметки.
– Покатит, – говорил он, закрывая глаза, чтобы не видеть исходящего от человека сияния. – Следующий… Покатит…
Я села на стуле, нервно выжидая вердикта и готовая соскочить с него по команде, но Шеф все не молчал. Затем устало спросил:
– Что это за унылое говно, а, Ровинская?
Растерявшись, я открыла и снова закрыла рот. Выносить Шефские нападки без мысли о спасительном алкоголе, заныканном в маленькой фляжечке в кабинете, было невыносимо. Моя фляжечка давно была выброшена и на ее месте стояла коробка с зеленым чаем. Чай освежал, выводил токсины, но самомнение починить не мог.
– Это