– это неизбежность смерти, то она снимает всякую ответственность за какие-либо обязанности и предоставляет свободу действий. Перед нами предстает „божественная отрешенность приговоренного к смерти“, который не подчиним ничему. Что тогда получается? „Тварь ли я дрожащая или право имею…“? Тут, значит, можно и старушку-процентщицу топором по голове рубануть, бунту нас, или что?
Нет, Камю не готов к такому повороту событий: „Абсурд не есть дозволение каких угодно действий. „Все дозволено“ не означает, что ничто не запрещено. Абсурд показывает лишь равноценность последствий всех действий. Он не рекомендует совершать преступления (это было бы ребячеством), но выявляет бесполезность угрызений совести“. Логика здесь кончается, и почему „все дозволено“ на самом деле означает, что дозволено не все, – Камю не объясняет.
Преступление – это не ребячество, а зло, и трудно согласиться с утверждением, будто угрызения совести совсем нам не на пользу. Камю стоило бы остановиться пораньше и признать, что не на все вопросы есть ответ. Впрочем, заслуга его уже в том, что он показал: если даже жить не имеет смысла – то не имеет смысла и умирать. Самоубийство – это признание своего поражения перед абсурдом, „согласие с собственными пределами“. Это отказ человека от своего „я“.
Идеи Камю любопытным образом перекликаются с некоторыми методиками, которые применяются современными психологами для предотвращения самоубийств. Если показать человеку, что ему есть для чего жить, то он откажется от намерения убить себя. Казалось бы, если врач сам не знает, в чем этот смысл жизни заключается, то затруднительно будет объяснить его человеку, склонному к самоубийству. Оказывается – ничего подобного! Один из таких специалистов, Виктор Франкл, написал даже целую книгу – „Человек в поисках смысла“. Видно, что автор, в силу своей профессии, способен уболтать кого угодно и убедить в чем угодно – притом, что конкретный ответ на вопрос о смысле жизни в книге блистательно отсутствует! Зато есть многословные рассуждения о том, что „смысл всегда есть“, что он бывает разный в разных ситуациях, надо его искать, и т. д. Надо полагать, для потенциальных самоубийц этого достаточно; нам же, чтобы строить свою жизнь, необходимо более глубокое знание. Единственное, что кажется безусловным, – это стремление человека к удовольствию в самом широком смысле слова. Может быть, ответ лежит здесь? Однако теории, сводящие смысл жизни к получению приятных ощущений и избежанию страданий – гедонизм и эвдемонизм, – на самом деле не дают решения этой философской проблемы, но лишь снова ставят тот же вопрос, только под несколько иным углом зрения. Ведь достаточно очевидно, что такие тривиальные удовольствия, как еда, питье, сон, секс, комфортные условия жизни и т. д. – сами по себе не придают жизни смысла. Этого достаточно для животного, но не для человека. Нам требуется нечто сверх того, нечто такое, что должно по определению быть приятнее и важнее, нежели все названные блага.
Среди