и нужно, чтобы каждый момент бытия имел свою высокую цель.
В совершенствовании человека – смысл жизни.
Стремление вперед – вот цель жизни. Пусть же вся жизнь будет стремлением…
Грив Б.
Единственная здравая мысль, которую можно найти во всех многочисленных теориях о смысле жизни – это мысль о любви. Любовь, во всех ее формах, – вот та единственная могущественная и бессмертная сила, которая вносит смысл в нашу повседневную жизнь.
Гроссман В.
Не к подвигу надо стремиться, не к тому, чтобы гордиться и кичиться этим подвигом. Каждый день, каждый час, из года в год, нужно вести борьбу за свое право быть человеком, быть добрым и чистым. И в этой борьбе не должно быть ни гордости, ни тщеславия, одно лишь смирение. А если в страшное время придет безвыходный час, человек не должен бояться смерти, не должен бояться, если хочет остаться человеком.
Грот Н.
Стремиться к счастью неизвестного будущего мира и неизвестных будущих существ бессмысленно, а стремиться к счастью своему и других близких существ, хотя и вполне естественно, но не входит в задачу нравственной деятельности…
Счастье… понятие субъективное и относительное, и с этой точки зрения нельзя сказать, что счастье невозможно и что его нигде нет. Счастье есть и вполне возможно, и притом всякое: великое и малое, частое и редкое, долгое и короткое, полное и неполное, временное и более или менее постоянное, и, как «животные индивидуумы», мы даже вправе отклонять счастье от себя, когда оно само приходит, и не убегать от него нарочно, а попутно им пользоваться, если оно не противоречит требованиям долга.
…Деятели творческой воли, когда творят, не знают, кому и когда пригодятся их дела и дадут ли они людям счастье или нет. Не думали служить счастью человеческому ни Шекспир, ни Гете, ни Пушкин; ни Джордано Бруно, Декарт или Кант; ни Коперник, Ньютон и Дарвин; ни апостол Иоанн, ни Будда и Лютер. Одни служили красоте, другие искали правды, истины, блага. Возможные практические последствия высоких подвигов, во имя идеала, обыкновенно лежат вне сферы кругозора творческих гениев и нравственных проповедников.
Если цель жизни все-таки личное счастье, то ради этой цели сильному все позволено, а слабых можно заставить послужить себе.
Если я от природы имею вообще право стремиться к своему счастью, то нечего моралистам твердить мне о долге любви, сострадания и самоотречения, идущем вразрез с моими личными соображениями о счастье. А если я должен делать хотя бы что-нибудь во имя идеи нравственного долга, пренебрегая целью личного счастья, как я его понимаю, то где основания и в чем смысл такого долга? Спасение души для вечного блаженства? А если бы я в него не верил? Жажда славы, уважения, почитания ближних? А если я ими пренебрегаю и они мне не нужны? Боязнь страданий и смерти и расчет продлить наслаждение? А если я буду рассуждать согласно поговорке: «Двум смертям не бывать, одной не миновать», и буду стремиться поскорее, пока есть силы, взять от жизни все, что она может дать мне в смысле наслаждения и радости? Неужели меня остановят в таком смысле скучные предписания долга? Очевидно, надо откровенно