резную спинку стула, но садиться не стала.
– Вечер добрый, дядько Лукьян! И чего это у тебя просители у ворот мерзнут?
– Которые? Из Гонтова Яра?
– Из Гонтова.
Пан писарь ничуть не удивился. В черных с проседью усах мелькнула усмешка.
– То не ко мне. Им к архимандриту надо. К отцу Мельхиседеку. Черти, вишь, к ним в село повадились!
– Черти?!
Писарь, не торопясь, захлопнул книгу, снял окуляры, вложил в кожаный, шитый бисером футляр.
– Помнишь, на той неделе болтали, что в Гонтовом Яру баба чертенка породила? А теперь к ним и вовсе – толпа чертей пожаловала. Один чорт на коне белом, другой – на коне вороном…
Девушка быстро перекрестилась. Писарь последовал ее примеру, но усмешка не исчезла – стала еще шире.
– Вот они, заполошные, сюда прибежали – сикурсу просить. И что посоветуешь, Ярина Логиновна?
Девушка непонимающе поглядела на улыбающегося пана писаря. Наконец и сама усмехнулась:
– Врут, думаешь, дядько Лукьян?
– Да не то чтобы врут… Ты, Яринка, садись да шапку с кожушанкой снимай. Жарко тут! Ужинать будешь?
Девушка послушно сняла шапку, расстегнула крючок ворота, но садиться все же не стала.
– Ужинать – потом. Но ведь чего-то там приключилось! Иначе зачем им сюда прибегать?
– Сие суть злонравные плоды невежества, дурными нравами усугубленные…
Ярина быстро оглянулась. Высокий нескладный парень – тоже в окулярах – незаметно вошел в залу и теперь с интересом поглядывал на происходящее сквозь толстые стеклышки.
– …Истинно глаголил учитель мой, блаженный муж Григор Варсава: без просвещения народного обречены мы прозябать среди диких суеверий, подобных суевериям ефиопов или индийцев заморских… Здравствуй, Ярина!
– Вечер добрый, Хведир Лукьяныч! – ничуть не удивилась девушка. – Так что же там у них приключилось-то?
Парень в окулярах бухнулся на лавку, вздохнул:
– Да ну их, пейзан сих лапотных!
– То есть как «ну»? – возмутилась девушка. – Люди без шапок на снегу стоят!
– То от дурости! – вновь усмехнулся пан писарь. – Теодор, расскажи, ты же с ними балакал!
Тот, к кому столь странно обратились, не спеша снял с носа окуляры, протер и вновь водрузил на место. Было ясно, что тема его явно не увлекала.
Хведир Еноха, младший сын пана писаря, вернулся прошлой осенью в Валки после шести лет учебы в Могилянской коллегии. За эти годы он приобрел дурную привычку изъясняться книжными словами и изрядно зачванился, отныне предпочитая откликаться на «Теодора» вместо излишне простонародного «Хведира». Если окуляры были вещью неизбежной, то все прочее вызывало усмешку – у кого добродушную, а у кого и злую, хотя зла парень никому не делал. Добра, впрочем, тоже – слонялся по округе, книжки читал да играл на свирели, изрядно фальшивя. Батька, пан писарь сотенный, не спешил пристраивать сына. Поговаривали, что по весне он вновь пошлет младшего в коллегию – на философа учиться.
– Ведомо