вы где барствуйте. – Он шагнул к братьям, пожал им руки. – А я только что отконюшил свою смену, напекся на жаре, и квасу материнского захотелось. Нюра, как ни бьется, не получается он у нее таким вкусным и ядреным.
– На, испей. – Митька наполнил квасом кружку и протянул Ивану. – Младшего вот утешаю, – кивнул он на Володьку, глядя, как Иван пьет. – Соскочил наш братец с рельсов, направлять надо.
– С каких еще рельсов? – не понял Иван, так и не привыкнув к Митькиным выкрутасам в разговоре. – Ты сам-то определился или дурака гонишь?
– Моя дорожка теперь известна, – твердо заявил Митька, – а вот Володька в раскорячке оказался: получил от ворот поворот в сердечных делах и с работы уволился…
Володька молчал, поглядывая на братьев. Ему и любопытно было, и душевно необходимо услышать их советы.
– С кем ни бывает, – узнав подробности из Митькиных междометий, с улыбкой заявил Иван, поглядывая на Володьку. – Была бы шея – хомут найдется. Без работы не останешься. Тем более что тебе учеба предстоит, а вот в сердечных делах резать по живому не стоит. Не раз и не два надо все взвесить, обдумать, прислушаться к самому себе и тогда поворачивать в какую-то сторону. Лучший советчик в таких делах – время. Оно всегда покажет – к какому берегу надо подгребаться.
– Время-то нас не ждет, – вклинил свое Митька, – пока качаешь маятник туда-сюда, глядишь и «поздно, Роза, пить боржоми»…
«Родные вы мои балагуры, – светлел душой Володька, – со своей сердечной бедой я сам разберусь, а вот по учебе или работе что-нибудь подскажите…»
И завязалась у братьев беседа до тех пор, пока солнце не потянуло по ограде низкие лучи.
После ужина Митька куда-то улизнул. Скорее всего, к Маше с сыном. А Володька решил сходить в клуб. Тем более, что была суббота – танцевальный день. Он, хотя и не был любителем танцев, но скучать в доме не хотелось.
Клуб, построенный еще в более-менее благополучные «брежневские» времена, стоял несколько на отшибе, возле крутого озерного берега. В первые годы, после его открытия, в селе был и штатный киномеханник, и аппаратура соответствующая, и в субботние дни в клубе всегда показывали кино. Но время пошло перестроечное, не до культуры стало административным чиновникам: киномеханика сократили, аппаратуру куда-то сплавили, клуб больше десяти лет не ремонтировался, обветшал. Одна неуемная молодежь еще веселила себя: то редкими концертами, то танцами по выходным дням, хотя и без прежнего напора и азарта, но все же. Да и осталось ее в деревне – всего ничего: по пальцам сосчитать можно, и та безработная.
За озером светилась кайма негасимой зари, прижимая к земле натекающие из далей сумерки и оплавляя ближний лес легким перламутром. Непривычно тихо было и в деревне, и в озерных просторах. Володька помнил, как еще в его юные годы с приозерья долетал несмолкаемый птичий переклик, образуя привычный слуху и душе звуковой фон, а теперь – ни звука. «Хиреет деревня, хиреет озеро», – подумалось ему, и тут же мысли потянули