от идеи утраты экономического могущества страны, т. к. США – это первая по могуществу демократическая страна в мире;
• утверждение на практике моральных принципов и попустительства по отношению к диктатурам;
• осуществление гегемонии, позволяющей препятствовать подъему соперников и основанной на военной мощи.
Неоконсерваторы, подобно З. Бжезинскому, убеждены в превосходстве американской политической модели и в ее универсальном характере.
Однако, будучи сторонниками «вильсонизма»[108] или «вооруженного кантизма»[109], они, исходя из факта неэффективности ООН, а также беспорядка и коррупции в ней, полагают, что Америка должна вернуться к осуществлению своей «мессианистской» миссии распространения демократии во всем мире и поддержанию мирового порядка, даже если для этого потребуется применение военной силы.
Как тут не вспомнить о том, что, кроме ключевых концепций односторонность, постоянная патриотическая мобилизация, превентивная война, формулы типа миссия, определяющая коалицию, лежали в основе развязывания войны в Ираке. Эта вой на представлялась прелюдией демократического переустройства Ближнего и Среднего Востока, она должна была, подобно эффекту домино, способствовать развитию демократии во всем мире.
В отличие от Бжезинского, неоконсерваторы пренебрегают альянсами, в частности союзами со странами Европы, геополитика которых существенно отличается от геополитики США. Получается так, что у этих стран разные подходы к решению геополитических проблем. Видимо, это связано с тем, что, по замечанию Р. Кейгана[110], «американцы прибыли с Марса, а европейцы – с Венеры». В своих геополитических приоритетах Америка и Европа расходятся по самому главному вопросу: о силе, ее эффективности, морали и желательности. Европа испытывает отвращение к силе или обходит ее стороной, вступая в самодостаточный мир законов, правил, международных переговоров и сотрудничества. Она стоит на пороге постисторического рая, в котором господствует мир и относительное процветание, – своего рода воплощение идеи Канта о «вечном мире». США, напротив, по-прежнему живут в истории, используя свою силу в анархическом гоббсианском мире, где нельзя полагаться только на нормы международного права. Именно поэтому у американских и европейских геополитиков сегодня мало точек соприкосновения, и они понимают друг друга все хуже и хуже. Американские и европейские интеллектуалы утверждают, что у них нет больше общей «стратегической культуры». Европейцы изображают Америку как страну, где господствует «культ смерти», правит смертная казнь и у каждого есть пистолет. При этом европейское видение мира намного сложнее и богаче нюансами. Европейцы пытаются оказать влияние на других с помощью искусной политики маневров, они более терпимы и гуманны, предпочитают дипломатию и убеждение. Правда, Кейган не видит в этих различиях американской и европейской стратегий социокультурных разногласий Америки и Европы, он склонен рассматривать их в конкретно-историческом