распечатал пакет, прочитал уведомление и промолвил растеряно:
– Да, но князь Кутузов, меня лично позавчера уверил, что…
– И, тем не менее, Фёдор Васильевич, – сказал де Монтрезор.
– И что же мне сказать ополченцам, что ждут меня на Трёх Горах?
– Думаю – ничего. Не ходите и всё. Неужели у вас, как у генерал-губернатора мало дел? Москву оставляем, надо успеть вывезти всё наиболее ценное до прихода неприятеля. Какие уж тут ополченцы?
– Вы правы… – согласился Ростопчин. – И одним ополчением мы французов не разобьём, а время потеряем. Дел из-за оставления Москвы навалиться много. Ночь будет бессонная.
– Не только у вас, Фёдор Васильевич.
– Тебя, Сергей, это не касается, – сказал Ростопчин сыну, – ты будешь спать. Сном выздоравливают.
– Ты, Сергей Фёдорович, нужен русской армии и нужен здоровым, – назидательно сказал адъютант Кутузова. – Главнокомандующий хочет отступать через Москву, что бы армия Наполеона втянулась в город. Войдёт он сюда победителем, а вот кем выйдет? Войдут, займутся грабежом, опустошат винные погреба, а если им ещё и провианта не давать… Будем мы их ещё бить, граф. Думаю, что ничего ещё не кончилось, а только начинается, светлейший князь знает, что делает, и мы разобьём Бонапарта и без ополченцев. Замете – ополченцев не задействовали при Бородине. И это правильно, Фёдор Васильевич. Что бы превратить ополченца в хорошего солдата, его надо учить. А это время. Вы и так, граф, делаете всё возможное для нашей победы. Всё что в вашей силе, – де Монтрезор подумал и добавил, – а вот высылать сорок иностранцев, наверное, было лишние, по моему мнению.
– Вам, наверное, жаль ваших соотечественников.
– Мои предки покинули Францию триста лет назад. Сначала осели в Польше, а потом в России. И вот уже несколько поколений моих предков верой и правдой служат России, – сурово и с некоторой обидой в голосе возразил адъютант Кутузова.
– Не обижайтесь, граф. Вы действительно русский. Кто же в России не знает о Монтрезорах? А французы… Что французы? Копейки не стоит! Смотреть не на что, говорить не о чем. Врет чепуху – ни стыда, ни совести нет. Языком пыль пускает, а руками все забирает. Прости Господи! уж ли Бог Русь на то создал, чтоб она кормила, поила и богатила всю дрянь заморскую, а ей, кормилице, и спасибо никто не скажет? Ее же бранят все не на живот, а на смерть. Приедет француз с виселицы, все его наперехват, а он еще ломается, говорит: либо принц, либо богач, за верность и веру пострадал; а он, собака, холоп, либо купчишка, либо подьячий, либо поп-расстрига от страха убежал из своей земли. Поманерится недели две, да и пустится либо в торг, либо в воспитание, а иной и грамоте-то плохо знает. Ну! не смешно ли нашему дворянину покажется, есть ли бы, русский язык в такой моде был в иных землях, как французский? Чтоб псарь Климка, повар Абрашка, холоп Вавилка, прачка Грушка и непотребная девка Лушка стали воспитывать благородных детей и учить их доброму. А вот, с позволения сказать, это-то у нас