от внешней свободы, означает власть человека над своим эгоизмом, своими страстями, греховными чувствами, желаниями – над самим собой… Христианство… в принципе отрицает возможность существования какой-то абсолютной свободы… в человеке»18… Я поняла тебя; ты хотел быть свободным!
– Капабланка рассказывал, – Хосе Рауль Капабланка, шахматист… «Однажды я участвовал в турнире в Германии, когда ко мне подошел мужчина. Решив, что ему нужен всего лишь автограф, я потянулся за ручкой, но тут мужчина сделал поразительное заявление: «Я решил шахматы!». Я стал благоразумно отступать, на случай, если мужчина был столь же опасен, сколь и безумен, но он продолжил: «Спорим на пятьдесят марок, что если вы пойдете со мной в мой гостиничный номер, я смогу это доказать». Что же, пятьдесят марок есть пятьдесят марок, так что я решил быть снисходительным, и проводил мужчину к его номеру.
Оказавшись в номере, он уселся за шахматную доску. «Я всё понял; белые ставят мат на 12 ходу независимо ни от чего». Я играл черными возможно чересчур осторожно, но обнаружил, к своему ужасу, что белые фигуры координируются как–то странно, и что я получу мат на 12 ходу!
Я попробовал снова, разыграв на этот раз совершенно иной дебют, из которого в принципе невозможно было попасть в такое положение, но после серии очень странно выглядящих ходов, я снова обнаружил своего короля окруженным, и мат должен был прийтись на 12 ход. Я попросил мужчину подождать, а сам сбегал вниз и позвал Эммануэля Ласкера, который был чемпионом мира до меня.
Он был настроен крайне скептично, но согласился хотя бы прийти и сыграть. По пути мы наткнулись на Алёхина, который был текущим чемпионом мира, и вот все трое мы вернулись в тот номер.
Ласкер не рисковал, но играл настолько осторожно, насколько это вообще возможно, и, тем не менее, после причудливой, бессмысленно выглядящей серии маневров, обнаружил себя зажатым в матовой сети, из которой не было выхода. Алёхин тоже попробовал, но опять же не преуспел.
Это был какой-то кошмар! Вот они мы, лучшие игроки в мире, люди, посвятившие все свои жизни игре, и вот теперь всё кончено! Турниры, состязания, всё – шахматы решены, белые побеждают…
Тут один из друзей Капабланки вмешивается, со словами: «Погодите минутку, я никогда ни о чём таком не слышал! И что случилось дальше?».
– Как что, мы его убили, конечно!».
Они улыбнулись друг другу, Лино и Элизабет.
– Я хотел его убить, «конечно» – «свой тёмный дух», как Каин; «Я был зачат в дни первых слёз о рае,/ Когда отец ещё скорбел о нём,/ А мать была ещё под властью змия./ Я сын греха; я не стремился к жизни,/ Не сам создал свой тёмный дух»…
Они курили сигару с ароматом рома, её звали «Gurkha», эту сигару.
– Знаешь… как это, Бог и Дьявол в человеке? Тоска! Тоска из-за «не вечности радостей земных»…
Элизабет поняла Лино, улыбнулась.
– «Спиноза19 любил латинское выражение «sub specie aeternitatis», что означает «с точки зрения вечности». Он говорил, что ежедневные проблемы кажутся не такими страшными, если взглянуть на них с точки зрения вечности»20…
Она усмехнулась.
– Я читаю