позвонить. Может, встретимся.
– Нет. Не встретимся. На сегодняшний день у меня другие планы.
Как-то прокололо всего от этих слов. Каждую молекулу. Виктор, задыхаясь, начал выкрикивать обидные слова:
– А ты забыла, Софьюшка, как я тебе душу всю до капли отдавал? По первому твоему зову бежал, как собака?
– А ты забыл, как под забором валялся, и я тебя тащила, а потом меня за это с работы уволили? – возлаяла в ответ, ничуть не стесняясь своей визгливости, Софья.
– Я на тебя двадцать лет, как раб последний спину гнул! Все тебе оставил!
– Я тебя не просила!
– Машину, гараж, лицо тебе новое сколько делали? Пластических операций? Все ради твоей сцены!
– Ты еще в этом упрекни! Жизнь ты мне всю испортил! Не звонил тыщу лет. Что трезвонишь спозаранку? Кровь пить некому?
– Я вернуться хотел. А ты…
– Да кому ты нужен? Что ты мне можешь дать, кроме проблем?
– Себя. Любовь свою! Разве она ничего не стоит?
– Любовь вообще ничего не стоит, если она не подкреплена знаком доллара!
Телефон отключился.
Мобильник полетел все-таки в кучу с пеплом. Книжку ждала та же участь. Виктор начал топтать их ногами, приговаривая:
– Мразь! Мразь! Мразь! Чтоб ты сдохла там, сволочь! Артистка хренова!
Потом, видимо, его посетила новая мысль. И он начал откапывать из грязи мобильник, дрожащими руками очищать от грязи кнопочки. Хотелось добавить что-то обидное и как нельзя уместное именно в эту минуту, чтобы потом уж точно мобильник зарыть, захоронить! Закопать навеки вечные. А книжицу проклятую с телефоном Соньки разодрать на мелкие-мелкие клочья и спалить в дымящихся пеплом осенних листьях!
Тут вдруг по лицу прошла дикая судорога. Мышцы перекосило. Подвернулась нога.
– И-ееее! – только и успел выкрикнуть Виктор Петрович проходящему дворнику, и упал навзничь.
…
– Тыыыы пь-иии-хооо-ди, – учился он заново говорить в больничной палате после инсульта, – когда врач держала телефон возле его головы.
– Кашки принести? – спросила заботливо Пух. – Кашка манная, твоя любимая…
– Пь-иии-не-си! – получилось у Виктора.
Минуты без Пуха в переполненной вонючими умирающими стариками палате четвертого этажа казались долгими и утомительными своей бесконечностью.
А потом еще наступил тихий час. Но вот краем уха Виктор услышал открывание дверей там, где-то под ним, глубоко внизу, точно гостья ехала из ада. Он ждал свою гостью. Точно вытягивая жилы, целую вечность опускался к ней откуда-то с неба лифт. Двери открылись. Груз с Пухом вызвал характерный звук осевшей тяжести. Двери закрылись. Лифт, судя по звукам, стал подымать тушу с Пухом вверх. Он услышал – здесь, на его этаже двери снова открылись, и она вышла. Уф! Нет. Надо приподняться на подушке и убедиться, что она будет сегодня в этом новом дне.
Шлепание тапок вместе с тапками Пуха до туалета. А потом стучание ложки о тарелку. О! Это стучание ложки о тарелку с доедающейся манной кашей!
6. Рецепт