зададут этот вопрос, то сидел бы и записывал. А так я пил. Обо всем, наверное, говорили.
– Например, о положении в «котле»?
– Да уж наверняка! Если мы летаем туда, то уж наверное и обсуждаем то, что там видим, верно?
– Вы говорили, что положение Шестой армии безнадежно, поскольку авиация не в силах ее снабжать?
– Может, и говорил. Не помню уже. Говорил, наверное.
– И после этого вы спрашиваете меня, «какие пораженческие разговоры»?
– Так вы это считаете пораженчеством? Ничего себе! – Фрелих рассмеялся. – О том, что мы не можем обеспечить снабжение, знает любой дурак. Паулюсу требуется как минимум шестьсот тонн продовольствия, горючего и боеприпасов в сутки; это триста самолетовылетов, поскольку больше двух тонн наши тарахтелки взять на борт не могут, хоть лопни. А можем мы обеспечить триста рейсов в сутки? Да на сегодняшний день весь наш 4-й флот не располагает и сотней исправных машин! И после каждого вылета их остается меньше и меньше – степь вокруг Гумрака усыпана обломками наших «юнкерсов»!
– Так вы, Фрелих, считаете, что эти печальные факты и цифры следует доводить до всеобщего сведения?
– До чьего сведения?! – крикнул лейтенант, теряя терпение. – Мы что, по-вашему, русских об этом информируем? Я говорил со своими товарищами по эскадрилье, которые не хуже меня знают обстановку!
– Не прикидывайтесь наивным младенцем, Фрелих. Есть вещи, о которых можно знать, но о которых нельзя говорить вслух. Тем более в армии. Пораженческая пропаганда, да будет вам известно, это не только распространение ложных слухов; это в первую очередь – использование действительных фактов для подрыва боевого духа нации. Для создания психологического климата неверия в победу, понимаете? Это и есть то, что вам инкриминируется. Скажу откровенно, Фрелих: положение ваше крайне серьезно. И единственное, чем вы можете себе помочь, это ваша готовность помочь нам, откровенно ответив на все интересующие нас вопросы А интересует нас вот что: кто из офицеров эскадрильи заводил с вами разговоры на эту тему, поддерживал их или сообщал вам цифровые данные вроде тех, что вы только что сообщили мне. Этот мой вопрос вам ясен?
– Да уж куда яснее! Но только что я могу ответить? – Фрелих непринужденно пожал плечами. – Цифры эти известны каждому, включая нашего аэродромного кобеля, специально «разговоров на эту тему» никто со мной не заводил, а ведут их все.
– Конкретнее, прошу вас. Мне нужны имена.
– Э, вот это нет! У вас, как я понимаю, есть там свои шпики, раз уже успели насвистеть, с кем и о чем я трепался за выпивкой. Вот пусть они и делают свое дело. А я, уважаемый, никаких имен называть не намерен; и не потому, что там что-то тайное, какая, к черту, тайна, если это у всех на языке; но вот, предположим, назвал я кого-то – капитан Шмидт, лейтенант Майер, – а вы потом этих Шмидта, или Майера, или Мюллера возьмете на цугундер, а на допросе скажете – против вас, мол, имеется показание некоего Фрелиха, – как я после этого буду перед ними выглядеть?
Следователь улыбнулся, покачал головой.
– Вот